Хельги? А был ли смысл в детях? Что им делать в этом мире? Кто их сюда звал и кому они нужны?
На Комском озере он стал свидетелем, как маленький мальчик упал с причала в воду. Мальчик кричал, некоторое время бился в воде и начал тонуть. Вокруг не было никого, кто мог бы помочь ему. Когда Томас наконец встал со скамейки, на которой сидел, подбежал к причалу, прыгнул в воду, вытащил мальчика и тот вновь задышал, то сделал он это лишь потому, что не хотел иметь неприятностей. Если бы кто-то видел, как он сидел и не встал, и доложил бы об этом в полицию, тогда прощай жизнь человека в монашеской рясе!
Оно так и так случилось. На пути из Комо в Турин он сделал пересадку в Милане. Двери поезда Милан — Турин автоматически захлопнулись как раз в тот момент, когда он хотел подняться в вагон. Он отступил назад и тут увидел, что подол рясы зажало дверью. Он тщетно пытался вновь открыть дверь, дергал за рясу, бежал, дергая ее, за набирающим скорость поездом, и под конец вынужден был бежать так быстро, что уже и не пытался вытащить рясу, зажатую намертво. Он слышал смех пассажиров на перроне, которые не понимали трагичности ситуации и находили бегущего за поездом монаха в темно-синей рясе таким потешным. Когда он уже не мог бежать с поездом наравне, то отчаянно рванулся против хода поезда, надеясь, что ряса порвется. Но тяжелое сукно выдержало, и поезд протащил Томаса вдоль всего перрона, а потом и по гравию насыпи рядом с путями. Это продолжалось до тех пор, пока какой-то пассажир не высунулся из окна поезда и, увидев ужас на лицах стоящих на перроне и поняв, в чем дело, дернул стоп- кран. Поезд наконец-то остановился, а Томас к этому времени выглядел, как какой-то окровавленный тюк.
Его отвезли в больницу. Когда через несколько дней он пришел в сознание, врач сказал ему, что позвоночник поврежден и ниже уровня груди все парализовано. А в Турин-то Томас хотел поехать всего лишь затем, чтобы увидеть, сохранились ли там еще извозчичьи пролетки и старые клячи, одну из которых обнимал когда-то сумасшедший Ницше.
В отделении интенсивной терапии все пациенты равны. Томаса перевели в обычное отделение, это был большой зал с шестьюдесятью больничными койками, построенный в 20-е годы как «аварийная» палата на случай каких-нибудь катастроф, сейчас тут лежали пациенты из низших слоев общества. Было шумно даже ночью. Солдаты, лежавшие в палате, были уже здоровы, но делали вид, что больны, потому что в больнице было лучше, чем в казарме, они пили, горланили и иногда приводили на ночь девок. Днем было жарко, воняло помоями, дезинфицирующими и чистящими средствами, экскрементами. От кровати Томаса исходил жуткий запах, он не мог контролировать свои естественные надобности. Монахини, которым принадлежала больница, пытались помочь «синему» монаху, но они не говорили по-немецки, а он — по- итальянски. Однажды какая-то монахиня принесла ему Библию на немецком языке. Он был поражен, сколько жизни было в этой книге. Но именно поэтому он не захотел прочесть ее всю.
Его раны затягивались. Через три недели он был уже не в состоянии переносить шум и вонь. Разве жизнь перед несчастным случаем не превратилась для него в схему и не стала ему безразличной? Тогда же куда-то затерялась его жизнь, да и он сам. Сейчас жизнь была с ним, настоящая и реальная — жизнь калеки в клоаке. Только то парение, которое он узнал до этого несчастного случая, стало реальностью. Ему тогда казалось, что он не касается земли ногами, так оно теперь и было: он действительно больше не касался земли ногами.
Через четыре недели без всякого предупреждения его увезли. Однажды перед кроватью появились несколько мужчин со складными носилками, его положили на них и понесли.
— Куда вы меня несете?
— Мы должны доставить вас в реабилитационную клинику недалеко от Берлина.
— Кто вас послал?
— Если уж вы этого не знаете — то нам шеф ничего не сказал. Но если вы не хотите, можем оставить вас здесь. — Они остановились. — Так хотите или нет?
Они стояли в дверях той палаты, где он пролежал почти месяц. Нет, здесь он не останется, пусть его везут куда угодно.
Два месяца он провел в реабилитационной клинике. Привыкал к неподвижной и бесчувственной части своего тела, учился контролировать испражнения, не допускать пролежней, осваивал тренажеры и инвалидную коляску. Много времени проводил в воде, сначала в бассейне, потом в озере, на берегу которого располагалась клиника. Учась, он достиг заметных успехов и решил, что у него хватит воли и дисциплины, чтобы все заново покорить: воду с помощью купаний в бассейне, землю — на инвалидной коляске, неподвижность искалеченного тела — силой своих рук. Но когда у него уже в третий раз появился нарыв, обычный для людей, постоянно передвигающихся на инвалидной коляске, он понял, что уже никогда не сможет положиться на свое тело.
Он узнал, что транспортировку из Милана в клинику организовал его домашний врач, старый друг. Медицинская страховка покрыла эти расходы, как и его содержание в клинике. Когда понадобились деньги, чтобы купить белье, рубашки, брюки, книги, проигрыватель для компакт-дисков и сами диски, он связался со своим банком. Выяснилось, что его счет закрыт. Но чуть ли не на завтра ему были переведены и выплачены несколько тысяч марок. Через шесть недель пребывания в клинике ему исполнился пятьдесят один год. Утром ему принесли букет — пятьдесят одну желтую розу. На приложенной карточке стояли три буквы «Т», торговый знак компании по переработке и реализации какой-то продукции, не известной ему. После обеда пришел его старый друг — врач.
— Хорошо выглядишь. Даже более загорелым и здоровым, чем в прошлый раз. Когда это было? Года полтора тому назад? Или весной, на твоем вернисаже? Во всяком случае, хорошо, что скоро ты опять будешь дома.
— Не представляю, как буду жить дальше. Юте я не хотел звонить, но придется. Мне ведь полагается пенсия по инвалидности, социальная жилплощадь и кто-то, кто будет ухаживать за мной, ну из этих, проходящих альтернативную службу.
— Я думаю, Юта уже об этом позаботилась. Она побеспокоится обо всем.
Они сидели на берегу озера, Томас в инвалидной коляске, его друг — на скамейке. Томас вдруг почувствовал, что нужно быть очень внимательным по отношению к тому, что тот говорит и спрашивает. Но им овладело любопытство, и он осторожно заметил:
— Кое о чем мне тоже хотелось бы знать.
— Все образуется само собой. Я считаю, что ты умно поступил, все поручив Юте. Тебе самому не нужно ни о чем беспокоиться. Скоро придут будни, и они будут нелегкими. — Друг положил ему руку на плечо. — Мне импонирует, что ты хочешь увидеться с Ютой лишь после того, как будешь в нормальной форме.
— И скоро это будет?
— Думаю, месяца через два. Я тут переговорил с врачами. Они считают, что твое состояние еще улучшится, и будет неплохо, если твое сердце еще немного побудет у них под контролем.
Друг оставил ему небольшую бандероль от Юты. Томас распечатал ее и нашел там каталог своей весенней выставки. Она действительно состоялась, и организовала ее Вероника в своей гамбургской галерее. Это была графика. Вероника собрала его наброски и зарисовки и выставила их на продажу по заоблачным ценам. Томас обнаружил также небольшую брошюру, якобы его авторства: «Мысли о строительстве фантастического моста через фантастическую реку». Это был доклад, который Юта сделала весной в Гамбурге от его имени. Он узнал те мысли, которые приходили ему в голову и которые он время от времени записывал в тетрадку; должно быть, Юта нашла ее и обобщила его мысли в форме доклада. Ее введение к докладу было сформулировано как вступительное слово. Юта сумела подать его публике как человека, который бежит от полнокровной жизни и отправляется в путь, чтобы, свободным и одиноким, глубже понять архитектуру мостов и придать ей завершенность форм. Поэтому и доклад делал не он. По ее мнению, максимум, на что он согласен, это перепоручить ей работу с рукописью. Поэтому и мост через Гудзон он не будет строить лично. Он поручит это ей, чтобы полностью посвятить себя проекту и не отягощать себя решением бюрократических, политических и финансовых проблем. Томас засмеялся: он никогда не ожидал от Юты, что она так ловко сможет его, Томаса, переработать и реализовать на рынке, при этом выхватив у него из-под носа мост через Гудзон. Да и Вероника тоже. И она продемонстрировала
