зрачок от радужки отличить невозможно. И взгляд внимательный, прощупывающий до самого сердца, будто знающий наперёд каждое слово, каждое движение собеседника.
По этому взгляду Ламберт сразу понял: не 'пустышка' этот тип. Не тот человек, который только ищет повода показать свой достаток и положение в обществе. Эти, из ОВИСа, не послали бы сюда простого пижона.
'Информатор' первым переступил порог, и Ламберт не удержался, пошёл следом, уж очень ему захотелось вдруг увидеть этого Грина в деле. Ли опередил их, первым подошёл к ниобианину, чуть коснулся пальцами его плеча, произнёс:
— Полная потеря памяти, бессвязная речь, не мыслит, не понимает, не чувствует. Не человек — растение! — Несколько раз щёлкнул пальцами перед носом пленного — ниобианин не шевельнулся, — Вот, видите! Это не человек уже…
— Переусердствовали… — 'Информатор' глянул ни Ли с осуждением, нахмурился, — 'Триаксид'?
Лейтенант растерялся от такой догадливости.
Существовало много веществ, подходящих для глубокого допроса. Все они были хороши и применялись что одной, что другой стороной, и никто не скрывал этого. Одно было плохо. На все эти средства у солдат вырабатывали специальными меди-каментами иммунитет, а 'Триаксид' действовал безотказно во всех случаях. Но он был запрещён, и это-то и смутило лейтенанта.
Но Грин не ждал его согласия, не ждал, что тот качнёт головой или начнёт отпи-раться, от и так всё понял, с 'Триаксидом' и ему уже доводилось иметь дело. Пре-красно знал, что дело это подсудное, скандальное, но он, как и все 'информаторы', не имел привычки вмешиваться в государственные дела Сионы и Ниобы. ОВИС был выше всех этих мирских дрязг, он занимался только своими делами, у него были свои цели. ОВИС также не любил, когда его проблемы, а особенно секреты выходили в мир.
Одним из таких секретов был вот этот парень. Грин узнал его сразу, ещё с порога. Алмаар, 'бродяга Алмаар', как называли его в их Отделе. И не только потому, что Карбовски подобрал его на улице; этот Алмаар не понимал и не знал, что в мире существуют какие-то чёткие границы и пределы, за которые соваться не то что бы не нужно и нежелательно, но и опасно.
Попав в Отдел Внешней Связи, которым руководил сам Грин, этот новичок с пер-вых же дней показал, на что он способен, стоит дать ему волю. Он 'влезал', куда только можно было 'влезть', познакомился со всеми Отделами в их Организации, вычислил, кто чем занимается и в какой области, и какие у какого Отдела возмож-ности. Слово 'нельзя' для таких, как он, словно бы не существовало.
Видя это, Грин, как самый главный в Отделе, попытался приструнить излишне любопытного юнца, перепробовал все меры воздействия вплоть до применения силы, но только нажил себе опасного и очень умного врага в лице Алмаара. Они воевали долго и страшно, и вражда эта вышла за стены их Отдела. Помирить их пытались многие, даже Карбовски, но безрезультатно, так как никто не знал причи-ны этой войны, а сам Грин не любил выносить сор из избы. Да и сам Алмаар был достаточно скрытен и осторожен. Он понимал, что за нарушение общепринятых правил и Устава Организации, лучшее, что его ждёт, — возвращение на улицу. Но не прекращал при этом любопытствовать, и ясно, что дело это закончилось тем, чем оно и должно было рано или поздно закончиться: об Алмааре и его делишках узна-ли! Просто удивительно, что произошло это только сейчас, когда все банки, даже Главный на Фрейе, были пересмотрены и буквально выпотрошены зарвавшимся новичком.
Он был осторожен, особенно поначалу, но потом обнаглел от собственной безна-казанности, потерял последние крохи приличия — и попался во время очередной 'чистки'.
И тут уж досталось всем из Отдела Внешней Связи! Всем, кто хоть краем уха слышал или видел что-то странное, необычное и не доложил начальству. Но нови-чок никогда и ни у кого не спрашивал совета, не просил помощи, но и не хвалился своими 'успехами'. Может, только поэтому, кроме него и самого Грина, который, как оказалось в ходе расследования, был в курсе всего происходящего, остальные работники Отдела отделались лёгким испугом: тщательными допросами и строгими предупреждениями. Самого Грина, как заведующего Отделом, в наказание понизи-ли в должности, он не руководил больше никем и ничем, стал рядовым 'информа-тором', а вот судьбу Алмаара решали на Общем Совете.
Вина его была огромной, да и случай такого наглого нарушения правил был неви-данным даже для самых опытных сотрудников ОВИС, повидавших на своём веку многое. Следовательно и наказание должно было быть соответствующим… Что тогда только ни предлагалось на Совете!
Вплоть до смертной казни! Но до подобного все жё дело не дошло; сам Грин предлагал крутые меры: промывка мозга с помощью самых сильных средств, унич-тожение памяти и, конечно же, исключение из штата ОВИС ввиду полной потери доверия. Это дело, пожалуй, тем бы и закончилось, тем более и причины Грин на-звал очень серьёзные:
— Да вы только попробуйте выпустить его с такими знаниями! Вы представляете, чем это закончится?! Чем?! Полным недоверием со стороны правительств и наро-да, — убеждал тогда Грин всё Собрание. Он был прав, и это многие понимали, хоть и считали, что такие крутые меры к малоопытному, молодому, но, несомненно, та-лантливому сотруднику объясняются, скорее, личной неприязнью самого Грина, — Наша связь, наши знания соединяют эти миры в одно целое! Что же будет, если всё это выйдет в мир? Когда каждый сможет без нашей помощи связываться с любой точкой в нашей Системе? Мы и наши знания никому не будут нужны!.. Вспомните наш главный закон: мы никуда не вмешиваемся, но и никому не позволяем вмеши-ваться в наши порядки! Никогда!.. Сейчас вы пожалеете его, а завтра нас самих не останется!.. Запомните это!..
Он смог бы убедить их, он был близок к этому как никогда, но в дело вмешался Карбовски. И все порешили сделать так, как предложил он: лишить Алмаара инди-катора личности, всех прав и привилегий 'информатора', лишить его возможности покинуть Чайна-Фло и сам Гриффит. Они думали наказать этого щенка таким спо-собом, а Грин, узнав о таком решении, был в бешенстве, он рвал и метал, особенно когда узнал, что все они надеются на возвращение Алмаара. Как сказал сам Карбов-ски по этому поводу:
— Этот юноша уде вкусил плод познания, и без его сладости ему не выжить. Он вернётся, вот увидите. Обязательно вернётся и раскается во всех своих грехах. Нам остаётся лишь подождать немного, но зато мы получим первоклассного специали-ста…
Чёрта с два! Алмаар не вернулся! Как в воду канул! Сгинул надолго, за ним даже наблюдение установить не смогли, хоть и пресекли его почти удавшуюся попытку покинуть планету под чужим именем.
А Грин предупреждал, что так оно и будет. Конечно, откуда Карбовски было знать, на какие закидоны способен этот преступник, а Грин знал, не даром же он управлял самым большим Отделом в Организации и за это время сумел достаточно узнать своего нового подчинённого.
А Алмаар, даже не имея ничего, всё же сумел подпортить им репутацию. Особен-но с индикатором… Теперь только дурак не знает, что капсула эта не так прочна, как гарантировали раньше сами 'информаторы'… А ведь это только начало!
И как злорадствовал тогда Грин, когда узнал об этом, когда видел, как метались остальные в своих жалких попытках напасть на след Алмаара. А теперь он вот где, перед ним, этот неуловимый бродяга Алмаар, и никуда ему сейчас не деться, после 'Триаксида' его жизнь будет проходить в спецклинике. И Грин радовался, хоть и старался скрыть злорадную улыбку.
Поддёрнув брюки, чтобы, не дай Бог, испортить стрелочки, 'информатор' опус-тился перед ниобианином на корточки, заглянул ему в лицо и вдруг произнёс с улыбкой:
— Ну, вот и встретились, дружок!
А Ламберт поразился про себя такому странному обращению: 'Они, что знакомы, что ли? Да, если и так, он сейчас и маму-то родную не вспомнит. Неужели этот тип не знает, что 'Триаксид' разрушает клетки мозга? Необратимые процессы… Лишь один из трёх, если не из пяти, в состоянии оправиться после такой дряни. И уж этот-то явно не принадлежит к тем счастливчикам'. Но ничего этого Ламберт не сказал, хмыкнул недоверчиво, и всё.
А сам Янис, всё это время находившийся будто в трансе, полностью ни мысли, ни язык, ни тело не контролирующий, вдруг узнал человека, сидящего перед ним. Эти бездонные чёрные глаза часто являлись ему в кошмарах, и от этих кошмаров ничто не могло спасти, кроме бессонницы. А сейчас эти жуткие глаза были напротив, и они улыбались, улыбались вместе с довольно изогнутыми в злорадной улыбке гу- бами.
