всего ничего.
Они потому и облюбовали дома, оставленные людьми, дома большие, светлые, с дощатыми полами и высоким потолком, стоящие на сваях. Кто бы теперь из них, старых, мог бы по нескольку раз в год перестилать крыши, ремонтировать стены, переплетать их заново свежими лианами?..
А оставленные домики ларинов догнивали одиноко на краю посёлка, оставаясь напоминанием о прежней жизни, о прежних хозяевах.
Кайна задумалась о прошлом, о своём детстве, да и домик этот несчастный изучи-ла уже вдоль и поперёк, каждую жердину, каждый лист каждой лианы, оплетшей постройку до самой крыши. Всё ждала, когда Кийрил заговорит первым, так как сама не знала, о чём говорить: слишком немногое связывало их. Но и ждать чего-то было бессмысленно. Да и Ариартис их ждёт, ждёт обоих, как гостеприимный хозя-ин, он не отпустит их без угощения, каким бы простым оно ни было.
— Кийрил? — позвала первая, ещё не зная, что скажет потом, а тот вдруг повернул к ней голову, окатил ледяной волной синевы, и несказанные слова застряли в горле.
— Я не чужак, у меня есть имя. — упрекнул, но без раздражения, злости или обиды, с одной лишь смертельной тоскливой усталостью. И Кайна растерялась, словно толь-ко сейчас поняла, насколько одинок этот человек среди чужих ему существ. Она вдруг вспомнила себя в городе, среди людей, в их мире. Может, только поэтому и сумела понять это особенно остро. Но там ей было легче, там их было десять вместе с ней, десять ларинов, там был Карриэртис, там была Тильда, которой не было ни-какой разницы, кто перед ней: гриффит или человек.
Да, он был прав, этот солдат, и ответить нечего.
— Двенадцать дней вы были в беспамятстве… Как вас было называть всё это вре-мя? Да и не я первая вас так стала звать! — детский лепет в оправдание. Аж самой слушать противно, и Кийрил хмыкнул в ответ раздражённо, крутанул головой, дёр-нулся вставать, выбросив вперёд правую руку. А Кайна крикнула вдруг неожи-данно:
— Не уходите!
Но он всё же поднялся, глянул на неё сверху, произнёс глухо, на прощание:
— Надеюсь, Ариартис не обидится, что я с ним не попрощаюсь… Но вы ведь сами понимаете… Человек, и всё такое… — пожал плечами с усмешкой.
— Да подождите вы! — Кайна вскочила, осталась на ступеньке, поэтому они теперь смотрели друг на друга почти на равных, Кийрил только немного наклонил голову и глядел по какой-то своей странной привычке, очень непонятной, прямо в глаза.
— Что-то ещё не так? — спросил с усмешкой, чуть дрогнув уголочками губ, вопроси-тельно изогнув брови. — Я не сделал ему ничего плохого. Не верите мне — спроси-те… — не договорил, мотнул головой в сторону двери.
— Да нет же! — воскликнула Кайна нетерпеливо. — С чего вы взяли?! Какие глупо-сти!.. Вас в гости приглашают! Неужели не ясно? Ариартис — вас и меня!..
Он промолчал. Ни 'да', ни 'нет'. По лицу его было не понять. И Кайна молчала, не зная, как ему объяснить, как ещё его просить. Молчание затягивалось, и она с ужасом ждала, что сейчас кто-нибудь на улице появится, или сам Ариартис выйдет. Он-то думает, раз нас нет долго, значит, Кийрил уже ушёл, а мы вот — на пороге стоим, друг на друга любуемся. Упрёки только потом от матери слушать, и ещё неизвестно, как ей всё это расскажут. 'И что за тип такой непонятливый?! — Вос-кликнула про себя, кусая до боли губы, — Одно слово 'человек'. Они иногда как дети, простого не понимают. Ну, вот, что тебе сто?ит? Старика-то зачем обижать? А ещё язык наш учил… Сам же элементарных правил приличия не знаешь… И как вести себя в гостях, тоже не знаешь…'
— Если вы думаете, что я вас уговариваю только потому, что мне самой так хочет-ся, то вы ошибаетесь. Ясно вам?! — молчание и бездействие Кийрила начало её раз-дражать, а тот же — никакой реакции! — продолжал прямо в глаза глядеть с неуло-вимой усмешкой в прищуре.
— Ясно! — ответил вдруг коротко и чётко, по-военному.
'Ясно! Слушаюсь! Будет исполнено!' — Сколько же раз ей доводилось слышать эти и подобные им команды. Язык военных. Общение старшего и младшего по зва-нию во всех армиях, известных ей. Ведь она и ниобиан повидала, когда они спешно отступали, и сионийцев, когда те победно занимали город. Вспомнила вдруг одного из сионийских офицеров. Как заявились они поздним вечером в квартиру с обы-ском: офицер и четверо солдат. Пока рядовые перетряхивали вещи, осматривали каждый угол, тот уселся прямо на стол, глядел по сторонам из-под козырька кепки, курил, болтая ногами в тяжёлых армейских ботинках, и нёс какую-то чепуху, по-стоянно повторяя и растягивая одно слово:
— Я-а-асно?!
Держал автомат на коленях с таким видом, будто готов выстрелить в любого, кто ослушается, даже в женщину, даже в штатского. Малоприятное воспоминание, ни-чего не скажешь, верилось, что подобное осталось в прошлом, в другом мире, отго-роженном от этого стеной леса. Так нет же! Вот он, представитель того мира, яркое воспоминание, вызывающее боль. Каждое слово, каждое движение — всё оттуда, только формы соответствующей не хватает.
— Конечно, мне, человеку, многое неизвестно и непонятно, — Джейк уловил что-то из мыслей гриффитки и не смог удержаться от иронии и от улыбки. — Элементарных правил приличия даже не знаю… Так что прошу извинить заранее…
Гриффитка взглянула на него с изумлением широко раскрытыми глазами. Изум-ление её тут же сменилось растерянностью, видимо, она стала понимать, что это значит, потому что на щеках её появился румянец, и взгляд она отвела смущённо и как-то даже стыдливо. Но потом над чувствами возобладал разум: 'Как это так? Откуда он так?.. Да как он смеет? Кто позволил?.. Да и не должен он уметь…'
Снова вскинула глаза, сверкнула ими недовольно, разомкнула губы, чтобы крик-нуть в ответ что- нибудь порезче, осадить этого типа одним словом. Но не успела: Ариартис появился на пороге, заговорил, отвлекая на себя:
— А, вы здесь уже! Что ж не заходите? Я-то жду!..
Последнее дело — ругаться в присутствии старших. Кайна глянула на Кийрила, взглядом давая понять: потом поговорим, и повернулась к старику:
— Пойдёмте, наш гость не против. Правда? — метнула взгляд в сторону Джейка, заговорщицкий взгляд, как тогда, с арпактусом. Такой взгляд можно было расце-нить как предложение о краткосрочном перемирии, так его Джейк для себя и понял, поэтому поддался, продолжил игру, начатую Кайной.
Отпустить гостя без угощения — сильно оскорбить. От матери Джейк знал, что гриффиты — народ суеверный, гостя, появившегося ночью, они боялись, так как верили, что с ним в дом могут войти беспокойные и недобрые духи. Особенно опа-сались гостей в ненастную, дождливую ночь. С водой с неба, по их поверьям. На землю возвращаются души умерших. Именно в такое время готовится ко всходу любое семя, готовятся к зачатию животные и люди. Между собой, животными и растениями гриффиты не видят разницы: во всех входят одинаковые души, и только когда они обретают тело, тогда они и начинают различаться между собой. Видимо, поэтому гриффиты не занимались охотой, не беспокоили насекомых, а сбор плодов и рубку деревьев начинали только после долгих просьб и заклинаний. Единственное исключение — рыболовство, но ловилась при этом не всякая рыба, да и то ей давали время уснуть. Снулая рыба не считалась уже ни живой, ни умершей, поэтому и мог-ла употребляться в пищу…
Зато к гостю, появившемуся в доме днём, отношение было особым. А уж если кто-то пришёл из других мест, из дальних лесов, и может научить чему-то новому, поделиться новостями, такого уважали особенно. Такой гость нёс на себе доброе благоволение духов и силу Высшего Света, которая сопровождала любого путника в дороге.
Высший Свет! Всесильный Свет!
Единственное, во что верили Ларины, в свет солнца, в лучи Саяны. Вот он, прото-тип Высшего Разума, заботившегося о жизни на планете. Они часто обращались к нему с восклицаниями или просьбами. Сколько раз в детстве Джейк слышал эти слова от матери, когда она начинала сердиться или вставала из-за стола после мно-гочасовой работы за компьютером.
Да, все черты ларинов остались в ней, даже спустя двадцать лет, она не могла не быть такой, какой была на Гриффите, вот только он, её сын, никогда не замечал этого, не видел, не слышал или не придавал значения.
