Да, с этой минуты Циммерман начал сплетать из нитей сеть, в которую должен попасться убийца.
Комиссар Кребс вышел на улицу, держа малышку Сабину за руку. Остановив такси, назвал адрес на Унгерштрассе. Заплатил и не напомнил о квитанции — не счел поездку служебной.
Сабина открыла дверь ключом, болтавшимся на цепочке вокруг шеи, и вбежала в квартиру:
— У нас гость, мамуля!
Хелен Фоглер лежала в постели и выглядела неважно. Кребс, приоткрыв дверь спальни, сказал негромко:
— Меня привела Сабина. Она считает, что вам плохо. Хелен села.
— Невозможный ребенок! — И Сабине — нежно: — Прошу тебя, оставь нас одних.
— На четверть часа, — с необычайно серьезным видом согласилась Сабина. — Я пока порисую. А потом я тоже хотела бы поговорить с комиссаром. — Увидев, что Кребс кивнул, успокоилась и вышла.
— Вы на самом деле пришли только из-за нее? — недоверчиво спросила Хелен.
— Рад вам помочь, если вы не против.
— Значит, вы собираетесь продолжать вчерашний допрос?
— Нет, — дружелюбно улыбнулся Кребс, — надеюсь, вы все расскажете сами.
Хелен покачала головой и решительно заявила:
— Вам я верю, а себе — нет. Не верю, что есть смысл жить дальше.
— Вы боитесь?
— И это тоже, — тихо созналась она. — Вчера вечером боялась смертельно. А сегодня испытываю только безнадежность, безысходность и унижение. И одно-единственное я знаю точно: я не могу так больше. Хочу покончить с этим и стереть все из памяти.
— Знаете, по-человечески я вас понимаю, — задумчиво произнес Кребс, — но я-то полицейский. И потому не могу оставаться в стороне. Я должен вам помочь — даже если вы этого не хотите.
«Взаимодействие между прокуратурой и полицией можно оценить как вполне удовлетворительное. Это в первую очередь заслуга прокуратуры, оказывающей полиции полное доверие на основании убеждения, что та в своей повседневной деятельности полностью чтит требования закона и действует в интересах порядка и закона.
Полагаю, однако, и на основе своего богатого опыта сотрудничества с полицией имею на это право, что это взаимодействие было бы гораздо эффективнее, будь расследование важнейших дел в большей степени сосредоточено в одних руках. Чтобы не случилось, как в случае смерти журналиста Хорстмана, где расследование вели параллельно несколько групп, и только позднее, в этом случае даже слишком поздно, дошло до координации их деятельности. Это привело в результате к прискорбным последствиям».
Анатоль Шмельц в то утро вернулся в «Гранд-отель», сказав портье:
— Кто бы меня ни спрашивал, меня нет. И вы не знаете, где я. Но если захотят что-то передать — пожалуйста, только все запишите.
Как следует отоспавшись, он уже за полдень заказал в номер обильный завтрак: овсянку, яичницу с ветчиной, жареные колбаски, тушеные почки, джем, печеные груши, тосты и чай. Обслуживал его Хансик Хесслер.
Шмельц, накинув длинный халат из черного шелка, в тишине и покое отдал завтраку должное. Лицо его дышало покоем. Приступая к почкам, он вдруг заявил:
— Разумеется, его смерть потрясла меня. Но, с другой стороны, кто бы мог подумать, что именно он, для кого я столько сделал, отблагодарит меня тем, что начнет собирать компрометирующие меня материалы?
— Ничего страшного, людям свойственна неблагодарность, — констатировал Хансик, преданно взирая на Шмельца. — Но, по счастью, он вовремя умер. Я считаю, он это заслужил. Вам не кажется?
Мартин Циммерман добрался домой в половине первого. Он всегда по мере сил пытался хотя бы два часа воскресного обеда проводить с семьей. Часто это удавалось при весьма драматических обстоятельствах, иногда — ив интервале между двумя убийствами.
Жена его Маргот и сын Манфред поздоровались с ним довольно холодно. Циммерман сделал вид, что не замечает этого, старательно пытаясь играть роль главы семьи. Он даже изобразил удивление, когда из кухни вынесли жаровню со свиной печенкой, хотя и ел ее по очереди с клецками дважды в месяц.
— Ты что-то неважно выглядишь, — с отцовской заботой заметил он сыну.
— Ну ты тоже не похож на отдыхающего, — ответил тем же Манфред.
— Работы выше головы, — пояснил Циммерман. — А как у тебя дела? Ты, видно, очень занят, раз дома почти не показываешься? Завел подружку?
— Дружка.
— Тоже неплохо, — не поперхнулся Циммерман. — У вас общие интересы?
— Я же сказал, — подчеркнул Манфред, — что завел друга.
— А я все слышал и понял, — все еще сдерживал себя Циммерман. — И чем вы заняты еще, кроме вашей дружбы?
— Стараемся по мере сил не упустить ничего.
— Что именно?
— Все, что следует пережить в нашем возрасте, — сказал Манфред. — Знаешь, отец, мы поняли, что темп жизни изменился, что изменилось все на свете, что жить, как вчера, сегодня не годится.
— Ну тут я с тобой не согласен! — возразил Циммерман, наливая пиво себе и сыну. — Вполне
