комиссар Кребс.
— Кребс вам сказал это, в самом деле? — Михельсдорф не верил своим ушам. — Поверить не могу!
— А я могу, — вмешалась Браш. — Поскольку дело о нанесении телесных повреждений, при каких бы обстоятельствах это ни произошло, может быть возбуждено только по требованию пострадавшего.
— Хочу обратить ваше внимание, коллега, — довольно резко заметил Михельсдорф, — что дело веду я.
— Я не хочу иметь ничего общего со всей этой историей, — пояснила Хелен. — Хочу забыть обо всем!
— Вполне вас понимаю, — согласилась инспектор Браш. Михельсдорф прищурился, недовольно тряхнул головой, потом нервно постучал пальцем по папке с документами.
— Фройляйн или фрау Фоглер, речь идет не только о вас. Вполне может случиться, что человек, которому не удалось нападение на вас, попытается повторить его на ком-то еще. И нужно этому помешать. Поэтому я изо всех сил пытаюсь получить показания о всех подробностях нападения и о преступнике!
— Изо всех сил? — предостерегающе спросила Браш. Михельсдорф упрямо не реагировал и угрожающе повысил голос:
— Мы знаем, что вы занимаетесь проституцией — встречаетесь с мужчинами за деньги!
— Кто вам это сказал?
— Таких хватает, — бесстыдно блефовал Михельсдорф. — К примеру, двое молодых людей — Амадей и Манфред. Ведь вы их знаете?
Хелен Фоглер недоверчиво покачала головой, потом умоляюще взглянула на Браш. Та понимающе улыбнулась.
— Нет, этого не может быть, они мои друзья.
— Думайте, как хотите. — Казалось, Михельсдорф решился атаковать напрямую. — Того, что мы о вас узнали, достаточно, чтобы зарегистрировать вас как проститутку. А огласка может оказаться для вас очень, очень неприятна. Но я все еще колеблюсь. Ведь речь идет о весьма серьезном преступлении, в расследовании которого нам нужно ваше сотрудничество. Вы на него готовы?
— Нет, — решительно заявила Хелен Фоглер.
— И не обязаны, — поддержала ее Браш. — Никто не может вас заставить.
— Коллега Браш! — засопел Михельсдорф. — Я обращаю ваше внимание, что вы мешаете мне выполнять свой долг!
— На здоровье, — невозмутимо отрезала Браш. — Ведь я-то знаю, что на основе тех бумаг, которые вы собрали, фрау Фоглер ни в чем обвинить нельзя. И я считаю, что недостоверную информацию нельзя выдавать за доказательства.
— Да я хоть к самому черту обращусь за помощью, — не выдержал Михельсдорф, — чтоб изловить этого мерзкого извращенца, того садиста, который вас избил и мог убить. И вам придется нам помочь, фрау Фоглер. Никуда вы не денетесь. Я вас в покое не оставлю!
Полуфинал чемпионата по бальным танцам продолжался. Лидировали английская и две немецкие пары. За ними с небольшим отрывом шли австрийцы, блестяще выступившие в венском вальсе, затем датчане и австралийцы, прекрасно исполнившие слоуфокс. Напряжение в зале росло.
Шмельц молча сидел рядом с Тиришем. Оба почти не замечали, что происходит вокруг.
— Ты представляешь себе, в каком мы положении? — Тириш пытался поделиться опасениями со Шмельцем. — Мы не сумели сорвать аферу Вардайнера, угробили свою репутацию, и теперь нам грозят серьезные неприятности!
— Но я-то здесь ни в чем не виноват! — взорвался Шмельц.
— Вот вечно ты так! Пойми, на этот раз дело не в том, чувствуешь ты или не чувствуешь за собой вину, речь идет о самом нашем существовании. Вчера вечером мы договорились со Шрейфогелем, что он примет участие в финансировании нашей фирмы, а мы со своей стороны гарантируем, что в прессе о нем не появится ни слова. И что в результате? Ты был Бог знает где, Вардайнер как с цепи сорвался, а мы не только не смогли его остановить, но даже не готовы начать кампанию в прессе. Где твоя обещанная редакционная статья, которая должна опровергнуть статью Вардатшера? И где статья в защиту Шрейфогеля? Неужели нельзя найти кого-нибудь, чтобы подготовить материал и написать?
— Ну что ты так расстраиваешься? — сказал Шмельц, лицо которого заливал пот. — Ты все воспринимаешь слишком мрачно!
— Слишком мрачно? — Тириш был взбешен. — Ты не выполняешь того, что обещал Шрейфогелю, а у того ходы к Борнекампу. А для Борнекампа, милый мой, наши сто миллионов ничего не значат. Захочет — враз проглотит… И не поперхнется! И все только потому, что ты вечно опаздываешь.
— Не отчаивайся, все будет в порядке, — неожиданно решительно заявил Шмельц.
— Но как? Печатные машины не остановишь!
— Завтра настанет наша очередь. Во имя святых принципов, основы нашего общества, которые должны победить.
— А ты не пьян? — заботливо спросил Тириш. — Что ты задумал?
— Сейчас я приглашу на танец Сузанну Вардайнер, — заявил Анатоль. — И попытаюсь окружить ее теплом и лаской!
Тириш потянулся за бокалом, допил его и в отчаянии простонал:
— Когда же ты перестанешь провоцировать Вардайнера?
— Это не провокация, а эффектный жест! Нечто вроде трубки мира! — продекламировал Анатоль.
Примерно в это же время комиссар Циммерман заглянул к своему приятелю и коллеге Кребсу — якобы на чашку кофе. Едва попробовав, тут же спросил:
— Ты сделал для меня список людей, с которыми встречается мой сын?
— Вот он, — после краткого колебания ответил коллега, — но неполный.
Циммерман с непроницаемым лицом изучал список долго и упорно. Потом устало откинулся на спинку кресла.
— Не думай, что они — испорченные и развратные типы, — поспешил утешить Кребс. — Конечно, как и вся нынешняя молодежь, они на все способны, но пока с законом не конфликтуют. Я бы сказал, это элитный кружок юных гомосексуалистов с достаточно высокими интеллектуальными амбициями. Как раз сейчас их лидер — Неннер, тот самый организатор хеппенингов.
— У меня не выходит из головы, что в этом списке рядом с моим сыном — Амадей Шмельц, — задумчиво сказал Циммерман. — Пожалуй, это случайно. Иначе я испугался бы.
Было уже около десяти, когда в Фолькс-театре по окончании полуфинала освободили танцевальную площадку для гостей. Анатоль Шмельц направился к столику «Мюнхенских вечерних вестей».
Петер Вардайнер, неустанно наблюдавший за залом, удивленно воскликнул:
— Да этот тип…
Бургхаузен молниеносно отреагировал:
— Ради Бога, Вардайнер, только без скандала! У нас и так неприятностей по горло.
— Я не ищу скандала, но боюсь, что его хочет спровоцировать Шмельц, — ответил Вардайнер, стараясь не встречаться взглядом с женой.
Анатоль Шмельц на подламывающихся от слабости ногах добрался наконец к столу конкурентов и обозначил поклон.
— Не возражаете?
Потом склонился гораздо ниже с преувеличенной учтивостью перед Сузанной.
— Могу я пригласить вас…
— Моя жена не танцует, — отрезал Вардайнер, чувствуя, что нужно добавить: «со всяким…» Но произнес совсем другое, тоже достаточно ясное: — Сейчас не танцует!
