двора жгу.
Я кинулся в указанном направлении и нашел небольшую груду сухих ветвей, травы и листьев на старом кострище. Положив сверху крест, я обернулся и просяще взглянул на старушку. Та, понимающе взглянув, подошла и протянула коробок спичек. Сухой мусор сразу занялся ярким пламенем, но крест не желал быстро гореть. Расстроенно посмотрев на затухающее пламя, я обернулся к своей спасительнице, и она только указала на поленницу с дровами. Я голым козлом кинулся туда и насобирал мелких полешек и щепок. Так же быстро вернулся обратно и довершил сожжение креста.
Только после этого бабуля с сомнением спросила:
- Кто же ты будешь, мил человек? Нельзя же так, голым по улице бегать. Может, тебя ограбили или от ревнивого мужа бежишь? Хоть бы трусы что ли надел.
- Я… не помню, - до меня дошло, что даже имя свое мне было трудно представить. – Меня, кажется, Женей зовут, а вот откуда и как, ничего в голове не осталось. Только одна мысль крутится: уничтожить крест.
- Эх, Женя, кто же это так над тобой пошутил-то? Ну да ладно, пойдем в дом, я тебе хоть что-то от своего покойного мужа найду – срамоту-то прикрыть. Хоть ты парень и ладно скроенный, но ведь народ не поймет, особенно милиция, - старушка пошла в дом и, видя, что я послушно тащусь за ней, продолжила словоохотливо рассуждать. – Жалко мне тебя. Чую: добрый ты человек, но как выживать-то теперь будешь, без документов, без жилья?
Зайдя в дом, я остановился в передней, и старушка вскоре вынесла мне полный джентльменский набор сорокалетней давности. Одежда была чистая, но видавшая еще те виды, так что я в ней вполне тянул на гибрид фронтовика, вернувшегося с Отечественной и современного гражданина без определенного места жительства и занятий. В общем, как советовала хозяйка, стражей порядка мне было лучше обходить стороной. С другой стороны, такими гражданами вряд ли сильно кто-то интересуется, если они сами не мозолят глаза.
Видя, что я безропотно собираюсь уходить, сердобольная старушка робко спросила:
- Куда ж ты пойдешь-то, дом-то у тебя хоть есть?
- Есть, только далеко - ответил я, не договаривая, что где этот дом, я не имею малейшего представления. – Мне какой-нибудь небольшой пакетик нужен. Надо золу собрать – я ее где-нибудь на пустыре развею.
- А зачем тебе зола? Ее лучше на огород, - возразила хозяйка.
- Не знаю почему, только чувствую, что если ее на огород высыпать, там одна крапива расти будет.
Спустя пять минут, я снова стоял на той же улице, но уже одет, как в старом фильме, и держа пакет с золой в руке. Старушка еще пыталась меня накормить, но мне сейчас не полез бы никакой кусок в горло – настолько мной владела потребность избавиться от этой золы.
Я пошел, куда глаза глядят – то есть вдоль улицы. К счастью, наше отечество, если чем и богато, так это пустырями. Не пройдя и полукилометра, я увидел дорожку, ведущую на большое поле с разбросанными по нему бетонными останками сражений то ли за урожай, то ли за коллективизацию. Это место было просто идеальным могильником для захоронения моих негативно-активных отходов.
Я, как былинный сеятель, шел по этому, эпическому полигону народно-хозяйственных экспериментов и широкими взмахами рук предавал подобное подобному, то есть золу – земле, негатив – пустоте.
Спустя еще немного времени я опять стоял на дороге, но уже без тяжелого осадка золы в руках. Нужно было как-то собираться с мыслями, подводить итоги и строить планы. Однако, поскольку с мыслями у меня было туго, то и со всем остальным ничего не получалось. Зато меня переполняли светлые чувства: «Я избавился от этой гадости! С неба сияет солнышко (ну и пусть, что уже скоро вечер), поют птички (ну и что, что вороны), и у меня все впереди (правда не понятно, что это такое «все» и не находится ли оно, скорее позади, чем впереди)!» Поэтому, я весело топтал неизвестно какую улицу в неизвестно в каком направлении.
«Правильной дорогой идешь, товарищ!» - заметил я себе, когда понял, что дома стали приподниматься выше от земли и каменеть. В конце концов, я вышел к железной дороге и станции на ней. «Ага! Это же электричка», - сделал я глубокомысленное для своих нынешних способностей заключение.
Даже не вспомнив, что нужно определиться, куда ехать, и не озаботившись, чем платить за проезд, я прошел на перрон, будто был владельцем вечного проездного. Судя по тому, что перрон не был пуст, транспорт работал исправно, что и подтвердилось спустя некоторое время. Какое – я не знал, так как был тем счастливым, которые не наблюдают часов ни на руке, ни в кармане.
В электричке никто на меня не обратил внимания. Я чисто машинально уселся у окошка и уставился на пролетающий там пейзаж. Он почему-то не вдохновлял на поэтические мысли, но все равно, не мог испортить моего радужного настроения. Где-то через пару остановок в вагон зашли три очень серьезные личности в синих костюмах, и стали спрашивать у народа билетики. Их скучный вид меня не заинтересовал, и я отвернулся к окну. Спустя пару минут я услышал удивленный возглас со скамейки напротив:
- Слышь, мужик! А чо они у тебя билеты не спросили? – заговорщицки подмигнув, ко мне придвинулся парень, одетый в столь же заношенную одежду, как и у меня, но только более современного фасона.
- А почем мне знать? – я пожал плечами, заметив, как контролеры выходят в тамбур на дальнем конце вагона.
На самом деле я только сейчас стал вспоминать что-то смутное про билеты и деньги. Что-то на что-то надо было менять, чтобы на чем-то куда-то проехать. Или посмотреть? Или поесть? Я окончательно запутался в воспоминаниях, и мне захотелось есть и спать. Поскольку еды я вокруг не наблюдал, сон был единственной разумной альтернативой, тем более что у меня отчего-то постоянно болела голова, особенно на затылке.
Вздремнуть удалось лишь немного, так как электричка прибыла на какой-то вокзал, а сидящий напротив парень тряхнул меня за плечо и сказал:
- Конечная, приехали!
- Куда?
- В Москву! Куда ж еще?
- А-а, - неопределенно промычал я и потащился за всеми на выход.
Людская река выливалась на узкий перрон и текла к сероватому зданию. Я бы наверно растерялся, если бы знал, отчего мне было нужно растеряться. А поскольку я ничего не помнил, то смело топал в потоке, прислушиваясь и «принюхиваясь» к совершенно незнакомой для меня обстановке. «Но такой ли уж незнакомой?» - я встал почти на самом выходе с перрона, обозревая огромные двери, окна и крышу вокзала: «Как будто я где-то такое видел… нет, не помню…»
Меня молча толкали в бока, а я все смотрел на стену здания и слушал голос металлической дамы, говорившей сразу из десяти мест, пока не ощутил какой-то дискомфорт. Не отдавая себе отчета, я повернулся и сделал несколько шагов в сторону от перрона. В десятке метров от меня, недалеко от каких-то железных ящиков, видимо меняющих деньги на эти непонятные билеты, которые так хотели видеть строгие люди в синем, стояла ничем не примечательная на вид девушка. А рядом с ней крутилась парочка юрких типов.
Увидев ее, я ощутил исходящие от нее растерянность и испуг. Но вряд ли бы только это меня привлекло… Да, основная масса людей пробегала, закупорившись в своих планах и повседневных мыслях, почти не выказывая никаких эмоций и как бы отсутствуя. Некоторые может и фонили мимолетными эмоциями, но несильно, а тут. Тут примешивалось что-то плохое, каким-то образом знакомое мне, и с чем я не мог смириться. Почему я с этим чем-то не мог смириться, опять было совершенно непонятно. Но я уже, как компас, взял направление и пошел к цели.
Наконец до меня дошло: один из парней около девушки, начал ее о чем-то расспрашивать с приторно-слащавой, якобы вежливой улыбочкой. Но я уже запеленговал второго, который якобы проходил мимо и, якобы случайно в сутолоке толкнув парня, наскочил на девчонку. Мне почему-то он страшно не нравился, и, сам не зная почему, я кинулся ему на перерез… когда уже летел, взяв немного на опережение, раздался всполошный крик девушки:
- Ой, держите, он сумку у меня вырвал! – я боковым зрением отметил, что она с мольбой обращалась
