3. Голуби почтовые и не очень
Более-менее наблюдательные понимают, что даже набившее оскомину «оранжевое» помешательство зародилось не на пустом месте. Когда кто-то сходит с ума, а уж тем более, нация, признаки ощутимы достаточно загодя. В шестидесятую годовщину подрыва Нагасаки, аккурат 9 августа 2005-го, удаленный от нее на полмира украинский город Коростень надумал подать в суд на город Киев по случаю поджога. Оказывается за тыщу лет до того, легендарная княгиня Ольга тоже имела свою боевую авиацию и успешно занималась стратегическими бомбардировками. Конкретно, ее натасканные на поджогах голуби- почтмейстеры умудрились дотащить до многострадального Коростеня что-то напалмообразное, возможно, тлеющую паклю. Город сгорел. «Ныне любой археолог запросто берется доказать дело о поджоге», — заявили с экрана мудрые, тогда еще русскоговорящие комментаторы.
Теперь уж, раз археологи могут служить прокурорами, а те в свою очередь археологами, то на первый взгляд случай в городе Белая Церковь кажется делом плевым. Тут не имеется никакого тысячелетнего зазора, который в некотором роде мешает опросу свидетелей и всяческим очным ставкам, а так же проверке данных свидетелей на предмет алкоголе— и наркозависимостей, которые в определенных случаях могут вносить сомнения в хмурых судей, по поводу видений в небесах неких летательных аппаратов, явно сверхзвукового вида. Однако ведь ныне и без свидетелей можно вполне обойтись. Если уж гуманитарная наука история, читая двухсотлетнюю копию тысячелетней летописи, способна воссоздать траектории движения к цели и места дозаправок голубей, то уж практическому искусству криминалистики, опознать причину развала на составляющие двух пятиэтажных строений, семидесятого года выпуска, дело вроде совсем плевое. Понятно, что как назло, все сто процентов угодивших на землю боеприпасов подорвались, однако ведь…
Тем не менее, странное дело. В свободных, куда более голубей, СМИ, уже замелькали свидетельства очевидцев о неком непредусмотренном дисбалансе в системе подачи газа. То есть, «хрущёвки» осыпались бетонными секциями всего лишь по случаю взрывного возгорания бытового топлива. Аналог еще не забытой днепропетровской трагедии. Так же не исключаются террористический акт, и даже мафиозные разборки. А после того, как где-то в прессе (вовсе не местной, коя, предположительно, ручная и потому надежно взята под контроль) высветился намек на странные военные учения ВВС аккурат поутру нужного числа, тут же откуда-то просочилась версия о чужих самолетах, явившихся, с полной и безоговорочной однозначностью, с востока, и к тому же, имевших на крыльях надежно различимые русскоязычные цифры. Вот на счет типа имеются некие противоречивости, но более всего на подозрении Т-22М, с переменной конфигурацией крыла. Благо, данный летающий вид техноэволюции в самой Украине успешно и заблаговременно распилен, изрублен топориками и сплющен молоточками в толерантный утиль, а то бы на цугундер неминуемо угодила родная армейская авиация. Голуби-почтмейстеры столицы тоже к делу непричастны. Так что, понятное дело, на слуху только…
Ох уж эти москалики, соколы ясные, быстрокрылые. Эх, не туда княжна Ольга посылала свои летные полчища, не в ту сторону. Послать бы их на…
Mosscou! Mosscou! Забросаем бомбами! Будет вам Олимпиада, а-ха, ха-ха, ха!
4. След врага
— Вот снимки, Олег Дмитриевич, — говорит капитан Папёнов, передавая полковнику ВВС стопочку фотографий.
— С пылу-жару? — косится полковник Добровольский. — Секретные поди?
— Да уж так, — почти с прискорбием кивает начальник «Ка-один». — Теперь уж, как вы понимаете, все едино.
— Под суд ведь пойдете, воители, — весьма утвердительно констатирует авиатор.
— Маловозможный вариант, — скалится капитан-антенщик. — Вы снимочки-то зацените, Олег Дмитриевич. Это боевые экраны, заснятые в кабине «Ка-два» в момент налета. Разрешите, поясню все-таки. Вот цель, в смысле, метка цели, вошла в зону пуска, видите? А вот тут — она уже в зоне поражения. Вот здесь удачно щелкнули, как раз засветка в момент подрыва. Правда, класс? А это уже СРЦ.
— Тут я понимаю, капитан, — ворчит Добровольский. Он хмуро смотрит на фотографии. Берет две штуки в руки, вглядывается внимательней. — Минутку, капитан! — Откладывает снимки, тянется к телефону на столе. — Эй, Прилуцкий, дай мне Бояндина. Вообще, пришли-ка его сюда. Причем, вместе с фотоконтролем. Ну, ты знаешь, о чем я. Знаю, что секретные. Ну и вооружи его, если положено. Можешь, сам сопроводить, коль не лень. Все, жду!
— Сейчас нам кое-что принесут, — неопределенно поясняет он окружающим — Папёнову, Мордвинцеву и старшему лейтенанту Первушину.
Первушин в разговоре спецов не участвует, впрочем, как и Мордвинцев. Но Мордвинцев по случаю непродвинутости в узко-специальных вопросах атмосферной войны, а танкист старлей еще и потому, что у него другие обязанности. Постоянно держа руку на кобуре, он их даже подчеркивает, ибо его задание попросту охранять «великое собрание» от вторжения посторонних.
— Сколько ж вы завалили? — интересуется Добровольский, мацая по карманам — он ищет сигареты.
— Тройку средних… в смысле обычных истребителей-бомбардировщиков примерно вот тут, — Папёнов поворачивается и щурится на висящую за спиной командира истребительной бригады карту. Показать рукой не получается, не дотянуться. Папёнов бегает глазами по помещению в поисках указки. Он явно слишком спонтанно попал на этот доклад.
— Понятно, — отмахивается Добровольский, но все же подает ему большую древнюю линейку. — И еще?
— Вот отсюда перло что-то солидное. Боюсь ошибиться, но наши, судя по ЭОП[1], склоняются к мысли, что там были, как минимум «Эф — сто одиннадцатые», а то и…
— Думаете, «Лансер» — «Б — один»? — угадывает Добровольский.
— Не исключено, пан полковник.
— Да ну, это вы с Бубякиным уж совсем, — отмахивается Добровольский. — У турок нет такого добра.
— Может, это и не турки вовсе, — пожимает плечами капитан.
