— А кто? Старший Брат? Россияне? — В смысле, какой-нибудь «Ту — двадцать второй»?
— Да нет, Олег Дмитриевич. Какие россияне? Они ж с юга перли, так? Что ж, по-вашему…
— А что, у «двадцать вторых» не хватит ресурса сделать маневр?
— Но не такой же, пан полковник, так ведь?
— Почему же, капитан? Допустим так и так, — он отбирает линейку и водит по большой оперативной карте театра военных действий. — Допустим, где-нибудь подальше нашего Змеиного они разворачиваются и…
— Зачем им такая сложность, Олег Дмитриевич? — в глазах Папёнова искорки.
— Ну… Ладно, капитан! Да понимаю я вашу мысль. Но конечно, если это, и правда, «Лансеры»… Хотя могут быть и «Сто одиннадцатые», да… Впрочем, нам бы заполучить их проводку от границы, тогда стало бы ясно, откуда вошли. И ведь не могу добыть такую простую вещь, не шлют из штаба, представляете?
— О чем и речь, пан полковник, — соглашается Папёнов. — Закурить разрешите?
— Конечно, капитан.
— Между прочим, Олег Дмитриевич, — говорит, затягиваясь «Прилуками», Папёнов, — могут быть не только снимки. Мы ж, вроде, свалили, одного. Так что где-то возле Белой Церкви что-то должно валяться на земле-маме.
В двери кабинета стучат. Старлей Первушин напрягается, со смешной в других обстоятельствах торопливостью выдергивает из кобуры ПМ.
— Разрешите, пан полковник? — в проем заглядывает старший лейтенант ВВС. Он тоже при кобуре. В этом мире уже началась паранойя.
— Давай, Бояндин! — подзывает его Добровольский широким жестом радушного хозяина. Жест не стыкуется с обстоятельствами — он бы оказался впору при застолье, но такого счастья, кажется, не предвидится. — Принес что ли?
— Так точно, пан полковник.
Вэ-вэ-эс-ник Бояндин ставит на стол истертый Независимостью, и похоже даже Перестройкой портфель. Извлекает наружу книгу с вклеенными снимками. Да, выходит, секретчики у авиаторов не спят и не волынят. Налет был только намедни, а здесь уже все подшито, пронумеровано.
— Щас, — говорит Добровольский, хапая книгу и листая с таким усердием, будто должен обнаружить там карту острова сокровищ.
— Ага, вот! — восклицает он почти сразу, ибо явно знает, что ищет. — Помнишь, Бояндин, мы с тобой изучали?
— Так точно, — подтверждает старший лейтенант.
Окружающие ракетчики и танкисты безропотно ожидают объяснений: была охота гадать.
— Смотри, капитан, — обращается Добровольский к Папёнову и сует открытую, удерживаемую толстющим указательным пальцем страницу. — Время видишь?
Папёнов молча, и даже несколько панически изучает снимок.
— Это в момент вашей работы, правильно? — смотрит на него Добровольский. — Итак, вы завалили одного… пусть уж для допуска, будет «Эф — сто одиннадцать»… Другой, вот, развернулся и ушел. Правильно? Но вот смотри, что тут, на азимуте… — Добровольский наклоняется для уточнения.
— Это? — тычет Папёнов. — А оно…
— Ну да, двигалось, конечно. Еще как! Смотри дальше распечатку. Видишь?
— Нам бы… В смысле, я все ж «Ка-одинщик», не разведчик. Если б глянул наш…
— Потом глянет. Эта штуковина… ну, номер видишь… она шла на сверхмалых. Наша «Пэ- восемнадцать»[2] ее не всегда видела. Секёшь? Вы ж сюда обстрел не вели, так?
— Нет, не вели. Беспилотник какой-нибудь?
— Какой, к едрёной фене, беспилотник, пан капитан? Скорость вычисляешь?
— Понял, полков… Олег Дмитриевич. А куда он прошел?
— Да, никуда не прошел. Вы его точно не подсвечивали? В «луч» не брали?
— Нет, все цели, что видели — обстреляли.
— Короче, думаю, это была еще одна. Причем, не исключено, главная.
Добровольский опять закуривает. Некурящий Мордвинцев недовольно косится на него, но здесь не его танковая вотчина.
— Возможно, это как раз то, что должно было вас прикончить, — спокойно поясняет Добровольский. — Обычная же тактика… Еще в Ливии, кажется… Эти три — «шестнадцатые»[3] или «пятнадцатые» — были отвлекающей группой. Одиночка наверняка со «ШРАЙК-ом»[4]. Должен был подкрасться и садануть. Спасла вас ваша дальнобойность — это раз. А потом, наверное, это я чисто умозрительно предполагаю, этот гад трусанул. Обычное дело в авиации, кстати. Думаю, когда вы отвлекающую тройку сбили, он переписял, сбросил к черту боезапас и трухнул назад на своих сверхмалых.
— Ух ты, — говорит Папёнов. — Ну а те, два тяжелых?
— Эти должны были вас добить, как я понимаю.
Добровольский откидывает на стуле. Все окружающие изучают его фас с уважением. Но вот Папёнов неумолим:
— Нет, полковник, так все же не получается, — трясет головой капитан ПВО. — Этот все сбросил, тройка не добралась, пара тяжелых опять же. Но кто-то ж разнес наш технический дивизион, так?
— Хрен знает, — гасит бычок авиатор. — Может все ж эти три «пятнашки» успели что-то отцепить? Какую-нибудь АЛКМ, туды ее в качель. Или все ж тот кабель неопознанный. Какая-нибудь джи-пи-эс- наводящаяся дрянь пошла к цели, и все дела.
— Да уж, не «ШРАЙК», — вставляет слово старлей Бояндин. — Тот бы в локатор влупил.
— Если РПЦ[5] выключился, то мог промазать, — подсказывает Папёнов. Сам он в неком сомнении.
— Странно как-то промазал, — вклинивается Мордвинцев. — Прямиком в склад боевых частей.
— Ну… — пэ-вэ-о-шный капитан снова тянет из пачки сигарету. — Оно, конечно, больше километра расстояние, и…
— Однозначно спутниковое наведение! Что же еще? — сообщает Добровольский. — Я б даже допустил некий «Томагавк» со стороны моря. У него размаха хватит пройти даже вдоль Днепра; просифонить над водой в десяти метрах и «оп!». Что «пендосам» впервые заводить носители в Черноморье? Уж имелись прецеденты. Однако зачем тогда эти самолетные изыски? Для маскировки первого процесса?
— Темное дело, — пожимает плечами Папёнов.
— И точку на нем ставить рано, — констатирует командир Сороковой бригады тактической авиации украинских ВВС. — Но как я понимаю, господа, вы прикатили сюда на танках не для того только чтобы обсудить прошлое?
— Да, Олег Дмитриевич, — очень серьезно кивает полковник танковых войск. — Будущее важнее.
