их дезоксирибонуклеиновая кислота более никогда не вступила в сложную реакцию с себе подобной. Размышляя отрешенно, все из той же каюты «фотонолета», об этом вовсе не стоило расстраиваться. В конце-концов его хромосомы были ни чуть не хуже, и к тому же он еще так и не умудрился по-настоящему осуществить мейоз. Но покуда было вовсе не до этого. Приходилось пользовать весьма примитивные машинки для разгона крупинок железа до двух и более скоростей звука. К сожалению, в отличие от самонаводящихся сперматозоидов, этих букашек следовало весьма точно нацеливать. С точки зрения данной функции, человеческий организм имел ярко выраженный атавизм — у него наличествовал лишний глаз, который в нужные моменты следовало маскировать веком. По всей видимости, через пятьдесят или сто миллионов лет, если огнестрельные прореживатели популяции так и не выйдут из моды, окончательное генетическое преимущество получат все-таки представители вида, имеющие один глаз. Сергею Парфенюку были вовсе не симпатичны эти будущие циклопы, он бы совершенно не хотел встретиться с ними при дележе территории или самок, но с другой стороны, если его собственные гаметы успешно передадутся через эоны лет, то в результате филогении, через сонмы поколений, его пра-пра-пра— в n-ой степени — внучики как раз ими и станут.
Это не веселило.
87. Небесные зрелища
Сенсация сваливается на Георгия Полеводова, как гром среди ясного неба. Вот что значит оказаться в нужном месте в нужное время. Может, он не зря все-таки застрял в этих прогалинах Донецкой области, и никак не решается забраться даже в провинциальный Красноармейск?
Небо, кстати, далеко не ясное. На нем низкие тучи, и если бы TV-ящики не умолкли, и Гидрометцентр мог вещать, он бы даже предсказал дождливый денек. Так вот, гром раздается, может быть и не в небе, но в явно связанных с ним структурах. Теперь уж, присевший от неожиданности, Георгий наблюдает, как в небесной серости реализуется удлиненная, нитеобразная, дымчатая субстанция. Он подавляет отрепетированную намедни реакцию организма, спасаться любым путем. Щелчком включает корреспондентские рефлексы, извлекает сложную «петровскую» камеру и пялит объективом в небо. На экранчике ракетный факел в приближенном ракурсе. За ним еще пара-тройка таких же. Позиция запуска не видна из-за деревьев, зато теперь превосходно просматривается… Вот это да! Нет, все-таки не пассажирский, а транспортный винтовой четырехмоторник. Однако! Оказывается, вблизи Донецка самолеты горят не только из-за проделок таможни на аэродромах.
Георгий Полеводов прекрасно запечатлевает, как у серого, под небо, транспорта воспламеняются движки. Затем самолет клюет носом и пытается совершить кувырок. Очень неумело: трюк не отработан, как следует. Георгий отслеживает падение до самой кромки перекрывающих обзор деревьев. Черт! Как жаль, что не получится отснять сам момент втыка.
Все равно, он некоторое время не отключает камеру, ожидая хотя бы звуковой палитры. Возможно, будет и султан дыма, или хотя бы его верхний срез. Он с благоговением дожидается и того и другого.
Теперь, Полеводов лихорадочно соображает, за каким из двух зайцев следует податься далее. Место падения лайнера — это конечно круто. Но с другой стороны, не становится ли такое слишком однотипно? В конце-концов, он уже снимал взрыв большого иностранного транспортника на взлетной полосе, в родном Днепропетровске. Не стоит ли лучше, двинуть в сторону ракетной позиции? Вдруг заодно удастся определиться, кто тут все-таки и в кого стреляет.
88. Процессы и наблюдатели
Видимо он оказался никуда не годным футляром для семенной жидкости. Мало того, что он не умудрился никому ее передать в далеком раю внутренне-скорлупного существования, так он еще не берег ее и теперь. В смысле, как раз ее, родимую, он берег и не расплескивал, а вот себя, как сосуд содержащий бесценный манускрипт, передающийся эстафетой добрых два-три миллиона лет, он почему-то беречь не хотел. С точки зрения будущего, бесконечно ветвящегося древа передачи сочетания цитозина, тимина, аденина и гуанина[141], он поступал воистину безответственно. Требовалось давно бежать с этой позиции, может быть даже вместе с представителями доблестно сотрудничавшей с оккупантами ДАИ. Короче, в качестве передатчика кода, Парфенюк полностью прокололся. Тогда может быть, он проявил себя в ракурсе боевого героизма, с успехом перетащил бесценный опыт Брюса Виллиса с экрана в жизнь и показал на поле боя яркое мастерство в выкашивании противника? Здесь все тоже оказалось как-то не очень. Ну, тогда, не получилось ли так, что хотя сам лично Сергей Парфенюк и не проявил чудес в уничтожении вражеских полчищ, то хотя бы сумел пережить и, замерев, пронаблюдать, как это проделали другие? Увидеть, как сгинули герои, выстояв и не сдавшись превосходящим силам? Или хотя бы, отследить, как бесстрашно сотоварищи, пусть втуне, но с желанием и верой, прикончили боеприпасы, а уже потом пали? Ибо в самом деле, не каждый же должен проявиться непосредственно в бою, некоторым стоит сохранить силы на потом, как тому, далекому во времени, но вечно живому афинянину, который в смертельном марафонском пробеге донес весть о победе до готовящихся к предательству Афин. То есть, не обязательно с писательской дотошностью, но ведь кто-то должен огласить быль о славной последней битве «первого» ЗРДН «сто пятьдесят шестого» ракетного полка, отрапортовать, как все случилось на самом деле всем современникам и их внукам. Однако и в такой роли Сергей Парфенюк как-то не очень состоялся. И кстати, не по случаю склероза.
Все оказалось гораздо хуже. Когда поблизости раздались выстрелы, свидетельствующие о том, что либо, кто-то из, на беду жиденькой, цепочки обороняющихся разглядел наземного супостата, либо у кого-то нервишки все же не выдержали и он шандарахнул без повода, Сергей Парфенюк напрягся и уже даже решился высунуться на секундочку чуть повыше, дабы несколько увеличить обзор, ибо в отличие от далеких, отделенных от него эонами лет будущего, представителей рода человеко-охотников, эволюция покуда не удосужилась отрастить у него на затылке выдвижной глаз-перископ, могущий осторожно приподниматься над препятствиями и стереоскопически оглядывать окрестности на предмет выявления чего-либо выслужившегося до акции совмещения с мушкой, как…
В общем, на этом собственно все и кончилось. Как уже когда-то упоминалось, мир в отсутствии наблюдателя, вполне возможно, и правда, не существует. С точки зрения, индивидуального опыта это тем более понятно. Остаются только надежды, что когда-нибудь кто-то из пронаблюдавших процесс все же поведает нам, что произошло. Или по крайней мере, сделает не противоречащее реальной обстановке предположение.
89. Маленькие герои
Танк — вещь большая и пухлая, однако в окружающей области Метагалактики если чего-то прибыло, то где-то убудет. Странный такой, дурацкий закон, разработан узко мыслящей, страшно скупой эфемерной сущностью. В самом деле, чего было экономить, коль вокруг бесконечность по определению? Но куда ж деваться, пользуем то, что есть. И так, если танк штуковина тяжеленная и на внешность — что поставь, что положи, то отыгрываемся на экипаже. Он собран из маленьких, худосочных, подвижных человечков. Всунуть в танковое естество неповоротливых, громадных толстунов, противоестественно и значится бунтом метагалактического уровня. Карается строго, возможно вспышкой сверхновой. Сейчас, из-за этого следования общевселенскому протоколу, маленькие серьезные люди вынуждены напрягаться на пределе скудных сил. Их тоненькие жилы раздуваются, а аккуратные мышцы напряжены сверх всякой меры. В самом деле, в силу обстоятельств им требуется транспортировать человека совсем другой весовой категории. Транспортировка производится на себе, а иногда волоком. Причем, последнее не по случаю жажды
