молодости, но подчас сохраненная жизнь опаснее отданного неприятелю города, если это жизнь государственного преступника. Я во всем разберусь. Даю вам слово. Вы осознаете, что ваш поступок нарушает кодекс чести?
– Каким же образом?
– Вы выдали мне близких вам людей, не опасаясь сурового наказания для них, я ведь запретил дуэли. И, разумеется, огласки. Теперь все будут говорить, что двое мужчин спрятались за одну женскую юбку. Впрочем, я всегда знал, что вы необыкновенная женщина. Никакая другая не способен так отважно вмешиваться в дела мужчин.
– Пусть будет огласка. Лучше уж лишиться чести, чем жизни.
– А вот здесь вы ошибаетесь. Что ж, вы женщина. Для вас есть нечто, гораздо более ценное, чем и жизнь, и честь. Любовь, – с усмешкой сказал он. – Вы бы ни за что не сказали: лучше лишиться любви, чем жизни. Потому-то вы здесь. Но я уделил вам достаточно времени. Ступайте. Я во всем разберусь, – вновь повторил Николай Павлович.
«Дуэли не будет, – думала она, покидая кабинет государя. – Кого-то из них я сегодня спасла. Я хочу, чтобы они оба жили. Второй раз мне этого не перенести. Пусть в свете думают, что хотят и говорят, что хотят. Мне все равно. Кого-то из них двоих я сегодня спасла…»
– Алексей Николаевич… Я, несмотря на благодарность мою за оказанное вами доверие и считая за великую честь быть вашим секундантом, тем не менее обязан сделать все, что в моих силах, чтобы… – князь разволновался и сбился, после чего, махнув рукой, сказал просто: – Э, граф! К чему тут церемонии? Вы жизнью своей рискуете, поймите же! Я знаю, граф, какой он стрелок. Отменный стрелок. Ну, зачем вам это? Право слово, вы счастливейший из смертных. Да весь Петербург вам завидует! У вас красавица жена, сын недавно родился, вы обласканы государем. К чему рисковать своей жизнью? В общем, граф, не угодно ли вам примириться? Я готов устроить это. Разрешите мне переговорить с секундантами господина Соболинского?
В голосе князя не было уверенности. Когда около года назад он принес в дом графа Ланина радостное известие о царской милости и впервые увидел юную графиню, он тотчас предположил, что чем-то подобным все и закончится. Она была слишком красива и к тому же безвестна, а ее муж намного старше и несметно богат, так что сама собой напрашивалась мысль о браке по расчету. И так же напрашивалась мысль о любовнике, который непременно должен был появиться у столь молодой и темпераментной особы при старом муже, с утра до ночи занятом важными государственными делами. Князь и сам был не прочь занять место любовника прекрасной Александрин, и даже предпринял ряд попыток. Но, видимо, эта история была гораздо более давняя, чем замужество графини. Противники вели себя так, будто бы вернулись к неоконченному делу. Пистолеты были заряжены не сейчас, вот почему оба участника дуэли были так спокойны. Они смотрели друг на друга, словно примеривались: как бы вернее окончить начатую работу?
– Не хотите, ли примириться, граф? – неуверенно повторил князь.
– Примирение невозможно. Начинайте, – коротко ответил тот и посмотрел на своего противника.
В этот момент секундант Соболинского, усатый отставной майор что-то взволнованно говорил ему, видимо, тоже упрашивая пойти на мировую. Граф Ланин с удовлетворением отметил, как Соболинский отрицательно покачал головой и отвернулся к лесу. Секунданты тотчас принялись за дело.
Зима была морозной и снежной, но в самом конце февраля выдалась небывалая оттепель. Это значительно облегчало задачу секундантов, которые теперь готовили заснеженную поляну к поединку. Их сани и экипажи обоих противников остались на дороге, сюда же, на эту поляну, мужчины пробирались, по колено проваливаясь в снегу. Но здесь, на возвышенности, снег подтаял и заметно осел. Он был уже не рыхлый, а плотный, с проталинами и нездоровой желтизной, словно тяжелобольной человек, на коже которого за то время, пока он был в неподвижности, появились пролежни. И пахло еще не весной, не радостью и свежестью, а именно затяжной болезнью, в которую превращается в самом своем конце долгая русская зима. Воздух был липкий и влажный, как простыни после неспокойного сна, небо хмурое, готовое вот-вот разразиться новой порцией слез. Вместо снега теперь время от времени шел дождь. Было промозгло и сыро, так что всем хотелось как можно скорее со всем этим покончить.
Секунданты торопливо отмерили десять шагов меж барьерами и воткнули в снег сабли, потом принялись уминать дорожки, по которым противники должны были сходиться друг с другом. Когда все было готово, занялись пистолетами. Насыпая на полку порох, отставной майор невольно покачал головой: сыро. Ну и времечко выбрали эти двое, чтобы стреляться! Не терпится им умереть!
Условия дуэли, и впрямь, были такие, что для одного из поединщиков этот день должен был оказаться последним. А может так случиться, что и для обоих, если они вдруг выстрелят одновременно. Отставной майор, прошедший огни и воды и отмеченный не одним шрамом, считал, что так быть не должно. Если уж оба так горят желанием покончить с собой, можно было бы избрать для этого другой способ, без привлечения сторонних людей, которые, между прочим, рискуют своей карьерой. Все, что происходило, ему не нравилось. Он был участником многих дуэлей, но ни в одной не видел такой одержимости. Майор уже жалел, что Соболинский сумел уговорить его на это.
– Давайте же начинать, господа, – нахмурился граф Ланин, каким-то шестым чувством уловив колебания секунданта противника и намеренную задержку.
Князь с сожалением посмотрел на человека, к которому испытывал огромную симпатию, чему не мешало даже то, что граф был мужем хорошенькой женщины, за которой сам князь не прочь был бы поволочиться. Этот неравный брак был и счастьем графа, и его большой ошибкой. «А Соболинский-то хорош! – с завистью подумал князь. – Он первый в свете знаток хорошеньких женщин и умеет их добиваться. Интересно узнать, как далеко у них с графиней зашло?»
– Да, давайте начинать, – кивнул Соболинский и первым взял пистолет, после чего скинул на снег мешавший ему плащ, оставшись в одном сюртуке.
Перед тем как идти на край поляны, он сказал своему противнику:
– Ваш прежний выстрел, граф, был не совсем удачен и дал мне целых четыре года жизни. Я понял урок и провел их с пользой. Особенно последний.
«Далеко, – подумал князь, увидев, как изменилось лицо графа Ланина. – Ох, что-то будет!»
Противники, стараясь не сбиться с проделанных в снегу тропинок, пошли на разные концы поляны.
– На счет три сходитесь! – крикнул князь. Подождав с минуту, он увидел, что оба готовы и принялся отсчитывать: – Раз, два, три!
При слове «три» отставной майор в напряжении замер в ожидании выстрела, но над поляной повисла странная, можно даже было сказать мертвая тишина. То, что произошло потом, даже ему, неизменному участнику дуэлей, показалось непонятным и странным. Граф и Соболинский, не поднимая пистолетов, медленно шли к воткнутым в снег саблям. Так и не делая выстрела, противники подошли каждый к своему барьеру, на расстояние в каких-то десять шагов и замерли. Если они так желали друг другу смерти, этот поступок можно было бы назвать джентльменским. Каждый из них давал шанс другому себя убить.
«Невероятно! – подумал князь. – Они что, оба сумасшедшие?! Да стреляй же ты! Стреляй!» – от волнения он даже забыл, кого именно торопит и кому желает жизни, а кому смерти.
– Что происходит? – с недоумением посмотрел на него секундант Соболинского. – Что за политес? Это дуэль или…
И в этот момент раздался выстрел. Над поляной, и без того утонувшей в тумане, повис еще и пороховой дым. Секунданты, щурясь, пытались разглядеть: что происходит? Кажется, один из дуэлянтов лежит на снегу. Но, может быть, он только ранен? И вот-вот раздастся ответный выстрел, потому что тот, второй, все еще стоит у своего барьера. Но на поляне вновь стало тихо. Небо, казалось, опустилось еще ниже и придавило их своей тяжестью. Потом они увидели, как к лежащему на снегу мужчине от дороги, проваливаясь по колено в снегу, бегут доктор и слуги.
– Кто? – переглянулись отставной майор с князем.
И в этот момент из тумана, опустив дымящийся пистолет, вышел Соболинкий и неверными шагами подошел к ним.
– Я его убил, – дрожащими губами сказал он. – Дуэль окончена. Все окончено.
– Тебе лучше уехать, Серж, – взволнованно посмотрел на него князь. – Ты же понимаешь… государь…
