уедет, а я пойду к своим. Я так и сделал. Спустился по склону, деревня внизу. И какую картину я там увидел? Возле деревни находились тылы какой-то части. Немецкие летчики сделали из них кашу. Думаю: «Мне искать тут начальников не придется». Повернул танки и пошел в свой батальон. Мой командир роты старший лейтенант Леонид Петрович Смелков записал, что за короткий промежуток времени рота раз тридцать с лишним ходила в наступление и занимала оборону. Наш корпус находился в резерве 3-го Украинского фронта, и его бросали с направления на направление, как пожарную команду.
С середины февраля до начала марта мы стояли в обороне. Обстановка была почти мирная. Мы готовили рубежи обороны для отражения контрударов противника с трех разных направлений. Что значит подготовить? Провести рекогносцировку с направления возможного контрудара противника, выбрать позицию для каждого танка, отрыть для него капонир. Жили в одном из господских дворов, занимая домик для прислуги. В нем также жила одна мадьярка по имени Елонка, остальные куда-то делись. Помню, приехали откуда-то на машине, не успели выйти, а Иван Писарев, мой однокашник по училищу с Украины, кричит: «Елонка, крупли пуцонить». Крупли — это картошка. Пуцонить — чистить. Она: «Иван, а жир?» Раз картошку чистить, надо жарить. Он ей: «Елонка, чердак». Ей ничего не остается делать, как взять нож, полезть на чердак и отрезать шматок сала от туш, что там хранились. Нажарила картошки.
Эти оборонительные рубежи мы готовили до 5 марта 1945 года. Немцы с запада перебросили танковые соединения и 5 марта после артиллерийской подготовки в 6 часов утра нанесли контрудар. Нас подняли по тревоге. И мы вышли на один из первых рубежей в район Шаркерестес. Там мы день отражали наступление противника. Он отказался от наступления на этом направлении. Нас на второй день перебросили на другое направление. Там тоже шли тяжелые бои — они атакуют, мы из капониров огнем всех танков отражаем атаки, сжигаем их. Наша главная задача — не дать прорываться через наши оборонительные рубежи. Особо запомнился бой на третьем оборонительном рубеже, между озером Виленце и озером Балатон.
Мы стояли на высотке в капонирах. Три танка своего взвода я расположил так: два чуть впереди, слева лейтенанта Корченкова, справа Ивана Писарева, а мой немного сзади. Загнали танки задом, чтобы можно было быстро выехать, развернули башни, ждем. Впереди нас находилась одна из стрелковых дивизий. Как только рассвело, немцы перешли в наступление. Смотрю из люка, как мимо танка отходит пехота, сорокапятку катят. Появились танки. Я даю команду: «Подпустить поближе». Мы старались на 500– 600 метров подпускать. Начался бой. Они с пушек по нам, мы по ним. Особенно у меня отличился наводчик орудия Вася Ложкин. Я ему командую: «Цель — танк. Давай, Вася, что ты ждешь?» — подгоняю. «Лейтенант, не торопитесь, а то промахнусь!» Я управлял боем, высунувшись по пояс из люка. Ни разу не пригнулся и не закрылся в танке. Ведь какова задача командира? Перед боем подготовить танк, а в бою верно оценить обстановку, правильно выбрать наиболее угрожающую тебе цель, то есть управлять огнем. Перед бруствером капонира моего танка все было изрыто недолетевшими снарядами. Мимо меня пролетало несколько снарядов… Бой длился до самого вечера. Два танка моего взвода сгорели, но взвод уничтожил 14 танков, из них мой экипаж — шесть.
Утром к танку подбегает начфин батальона: «Никонов, куда перевести деньги за подбитые фашистские танки?» А нам за каждый подбитый танк давали 500 рублей. «Матери в Липецкую область».
За этот бой я был представлен к ордену Красного Знамени, который мне вручил командир корпуса генерал Говоруненко на параде под Веной 1 мая 1945 года. Механик-водитель и наводчик орудия получили ордена Отечественной войны I степени, а радист и заряжающий ордена Красной Звезды.
Мы продолжали оставаться в этом окопе — ждали новых атак. В один из солнечных дней подползает к танку старшина: «Белье менять будете?» Механик-водитель Сашка Баклаг, ставропольский парень, на него матом: «Убирайся отсюда». Почему он так? Как только появлялся хоть один человек, немцы тут же начинали минометный и артиллерийский обстрел. А я не выдержал — вши заели. Говорю: «Старшина, комплект оставь на борту». Вылез и между стенкой капонира и танком встал, сбрасываю с себя все. Взял белье, успел надеть рубашку и кальсоны, но не успел завязать завязки, как немцы начали долбить по танку. Одной рукой схватив в охапку обмундирование, другой держа подштанники, чтобы не свалились, рыбкой прыгнул в люк механика-водителя. В танке закончил одеваться. Закончился обстрел. Механик говорит: «Слушай, дождя вроде не было, а что-то впереди блестит земля». Начали смотреть, оказалось, что снаряд или осколок пробил бачки с маслом и горючим, стоявшие рядом с тем местом, где я переодевался. Это произошло буквально через несколько секунд после того, как я прыгнул в люк. Опять повезло…
Немцы так и держали нас под прицелом. Находимся в танке с экипажем. Вдруг выстрел нашего танка, откат орудия, казенник срывает лоток заряжания. Не поймем, что произошло. Оказалось, немецкий снаряд попал в маску пушки и произошло замыкание электроспуска. Второй снаряд попал в маску сбоку, оставив вмятину, как будто ложкой сливочное масло кто-то брал, а третий расколол лист крыши башни, и мы стали наблюдать небо. Через сутки нас сняли, комбат вызвал меня к себе: «Вот тебе танк, давай становись в строй, и пошли в наступление».
После Балатонских боев в батальоне оставалось три танка. Мы уже решили, что нас в бой не пошлют, а тут зампотех приводит еще две отремонтированные машины. Командир бригады Индейкин сразу ставит комбату Рассихину задачу на наступление. Пять танков выстроились в боевую линию — и вперед! Один танк гусеницей попал в немецкую траншею, другой был подбит. Осталось три танка. Смотрим, командир танка выскочил, потом вернулся, встал на крыло, наклонил голову в люк заражающего, и все — так и повис. Комбат говорит: «Никонов, проверь, что случилось». Я подбегаю к нему, а он мертвый. Сняли, положили около танка. Я в это время находился в резерве. Рассихин говорит: «Давай, Никонов, выполняй задачу вместо него. За тобой пойдут самоходки Су-76». Мы их «тигрята» называли, а другие звали: «Братская могила» или «Прощай Родина» — броня тонкая, крупнокалиберный пулемет пробивал, два спаренных бензиновых мотора. Вот таких три или четыре машины шли за мной. Почему-то я остался впереди. Два других танка попали под обстрел или в траншеях застряли. Не знаю. Я иду один в атаку. Слева канал, впереди бегут немцы, человек двадцать. Наводчик по ним из пулемета, потом осколочными снарядами — разогнали эту банду. Проезжаем мимо — кто стонет, кто убитый валяется. Оглянулся, «тигрят» нет, пехоты нет, я один. Как вырвался вперед! Почему они все встали? Вдруг мне один снаряд в танк, другой, третий — три снаряда всадили. Разбили направляющее колесо. Один снаряд попал в трансмиссию, сбил стартер, танк остановился, задымил и начал гореть. Экипаж успел выскочить. А уже метров 800 мы прошли. Надо возвращаться к своим. Где ползком, где перебежками. Вернулись. Докладываю командиру батальона: «Танк сгорел, экипаж со мной». — «Молодцы!» — «Почему отстали „тигрята“?» — «Встретили упорное сопротивление». Вот так я один проскочил, а они все встали.
Вышли на границу Венгрии и Австрии, и только под Веной мы получили передышку, потому что у нас все танки кончились.
— Все понимали, кто командир, кто подчиненный. Основными членами экипажа являются командир, механик-водитель и наводчик. Но мы говорим, экипаж — это дружная семья. Неважно, кому какая должность досталась, факт один — семья есть семья. Если она хорошо сколочена, если в этой семье на высоком уровне принципы взаимопонимания и взаимозаменяемости, то этот экипаж непобедим. И он всегда выполнит задачу.
Я всегда умел управлять экипажем. Строил отношения на взаимном доверии и взаимопомощи. Спокойно учил каждого из членов экипажа своим обязанностям. И это давало результат.
Вождение танка — это основа успеха. Если ты кричишь: «Вправо, твою мать! Влево, твою мать!» — а он еле-еле выполняет — это не водитель. Вот у меня первый, который танк утопил, таким был. Мне его после нескольких боев заменили на Сашу Баклага. Вот я слежу за ним, как он ведет танк. Думаю: «Сейчас надо было туда, правее, взять. Тут можем вляпаться». Не успеваю ему скомандовать, как он сам выполняет маневр. У него настолько выработано чувство управления, где проскочить, где повернуть и как проехать, что я за ним, как за родной матерью. Был такой случай. Вышли, на рубеже постояли. И вдруг получаем команду: «Отойти на другой рубеж». Все танки развернулись, в том числе и мой танк. Грунт начал уже оттаивать. Танк забуксовал. Еще чуть, и увязнем. Он выскакивает, за собой тащит радиста и заряжающего, кладет бревно перед танком, специальными тросиками цепляет, и мы выехали. А если бы проковырялись на этом месте? Немцы могли перейти в наступление. Поэтому хороший механик-водитель — это девяносто с
