– Тогда с вас – две куны с четвертью.
– Две куны хватит, – сказал второй стражник. – Девку безмытно пустим. А не та ли это девка, которую намедни лехиты силком увезли?
– Та самая, – сказал Богуслав.
– Ага. А как…
– Купили, – отрезал Богуслав.
– Ну тогда хорошо. А то у нас дружки тех лехитов еще гостят. Мало ли спросят…
– Спросят – ответим. Много ль лехитов?
– Два больших десятка наберется.
– Целое войско, – усмехнулся Богуслав. – То-то они у вас суд творят, как у себя в Гнездно.
– Это старейшины так решили, – буркнул второй страж. – Не хотят с лехитским князем ссориться. Боятся: будет как с Червнем.
– А князь ваш что, тоже боится?
– Нет у нас князя, – ответил страж. – Прежнего дулебы убили, а нового старшие всё никак не выберут. Так и живем.
– Без князя – нельзя, – подъехавший Соколик неодобрительно покачал головой. – Кто защитит, если беда случится? Без князя боги удачи не дадут. Не страшно?
– Мы – вои городские, – сказал первый страж. – За кем скажут, за тем и пойдем…
– Вот потому у вас лехиты и заправляют, – презрительно бросил Хриси. – Таких, как вы, только и стричь.
– А что, воин, под киевским князем хуже было б, чем под лехитским Мешко? – вдруг спросил Богуслав.
– По мне – так лучше, – не задумываясь, ответил второй стражник. – Лехиты родовых богов жгут, а киевский князь, слыхал, за отчих богов стоит.
– Так и есть, – кивнул Богуслав. – Каких богов хочешь кормить, тех и будешь. У нас – вольно. Я вот Христу кланяюсь, а он (кивок в сторону Хривлы) – Тору и Одину.
– А я – Перуну и Сварогу, – подал голос Соколик.
– Сварога и мы почитаем, – сказал первый стражник. – Выходит, и нам под Киевом не худо было бы.
– Что ж тогда дань Киеву присылать перестали? – усмехнулся Богуслав.
Стражи промолчали.
– Я бы еще понял, кабы у вас сильный князь был, – продолжал Богуслав. – Так ведь нет у вас князя.
– По мне, так можно и дать, – пробормотал первый страж.
– Дать, как же! – язвительно бросил второй страж. – А на вече кто кричал: не давать дани!
– Так я – как все, – смутился страж. – Зачем же давать, если не требуют.
– А затем, что ворог придет – всё возьмет, – наставительно произнес Богуслав. – Вот как ее, – он кивнул на не поднимавшую глаз Лучинку. – Надо бы ваших старейшин уму-разуму поучить. Или новых выбрать. Давно у вас князя убили?
– Зимой еще.
– И что же, так никого и не нашли?
– Нашли, как не найти. Прежнего князя брат младший. Так не хочет он. Говорит: придут лехиты – убьют его, как с червенскими князьями было. Еще один есть, который при прежнем князе десницей был. Он не боится, да его уже старейшины не хотят, потому что – из кривичей. Полоцкому князю служил, а после – нашему. Чужак он. Вдруг наши боги не примут?
– Вот сожгут ваших богов лехиты, тогда узнаете, кто кого примет, – посулил Богуслав.
– Типун тебе на язык! – испугался первый страж.
– За своим языком следи! – строго произнес Богуслав. – Не со смердом толкуешь!
– Не серчай! – поспешно произнес страж, сообразив, что ляпнул не по уму. – Хочешь, проезжай так, без мыта.
– Ладно уж, – махнул рукой Богуслав. – Прощаю! На-ка, – сунул стражу серебряную монетку ромейской чеканки. – Подскажи, где тут у вас передохнуть да поесть лучше?
– Прямо езжай, – первый страж показал вдоль улочки, где вдоль заборов чернели дорожки из тесаных стволов, спасавшие от осенней распутицы. – Постоялый двор Толстого Выжи. Сами увидите.
– Ты куда его отправил? – зашипел второй страж на первого, когда русы отъехали. – Там же лехиты стоят.
– Вот пусть лехитам и покажут, какие они грозные, – сердито сказал первый страж. – Слова ему не скажи…
– Та-ак… – мрачно протянул Богуслав, переглянувшись с Антифом. – Тем же копытом – в ту же яму.
Постоялый двор Толстого Выжи был попросторней того, что на дороге в Полоцк, но так же полон разного народу. А свободное место – только за одним столом. Лучшим столом, за которым угощалась четверка оружных. Судя по броням – воев князя Мешко. Была тут и визжащая девка с задранным подолом на коленях у усатого лехита.
Хотя в этом сходство было неполным: девка визжала не истошно, а вполне игриво.
И еще одно отличие: теперь русов тоже было четверо.
– Здравия всем, – произнес Богуслав вежливо и двинулся в лехитскому столу.
Уселся, снял с головы шлем, кивнул Лучинке: сядь рядом.
Девка перестала визжать. С любопытством уставилась сначала на Славку, потом – на Лучинку. На круглой курносой физиономии девки выразилось удивление.
С другой стороны Лучинки опустился Хриси. Рявкнул: «Жирняй, пива!» – и подмигнул девке.
– Кто есть панове? – вполне добродушно поинтересовался один из лехитов.
Судя по толстой золотой цепи на шее – старший.
– Киевского князя Владимира дружинники, – ответил Богуслав.
– Можно ли узнать, откуда и куда едете?
Почему бы и не ответить, если вопрос был задан вежливо?
– Из Сандомира. Сопровождали посла вашего князя к нашему. Ныне возвращаемся домой.
– Благополучен ли путь?
– Вполне.
Курносая девка что-то зашептала «своему» лехиту. Тот нахмурился, уставился на Лучинку. Потом поинтересовался:
– Прошу простить, пан, девица эта с вами – она вам кто?
Под столом Славка успокаивающе погладил по коленке напрягшуюся Лучинку.
– Холопка моя, – бросил он равнодушно. – Купил третьего дня. А к чему вопрос?
– А ведомо ли пану, что девка эта – уличенная ведьма? – спросил лехит.
– Даже если так, то меня это не волнует, – спокойно ответил Славка. – Святой крест защитит меня от колдовства.
– Пан верует в Христа? – Лехит с золотой цепью поднял белесую бровь, разделенную надвое розовым шрамом. – А мне говорили: новый киевский князь всех христиан истребил.
Богуслав усмехнулся. И перекрестился. Лучше бы он этого не делал.
Рожа у лехита с цепью стала такая, будто он откусил яблоко и увидел внутри полчервяка.
– Византийский схизматик… – прошипел он и жадно глотнул из кружки, словно одно лишь это слово вызвало нестерпимую горечь.
– Не византийский, а булгарский, – уточнил Богуслав.
Тут и ему наконец поднесли пива. Вполне пристойного, к Славкиному удивлению.
– Я не богослов, пан, я – воин, – сказал Славка подобревшим от доброго пива голосом. – У нас в Киеве христиан не много, и мы не разбираем, кого из нас булгарские пастыри крестили, кого – константинопольские, а кого – преосвященный Адальберт. Здесь же – земли язычников, и если желаем мы обратить их к Богу, то не пристало нам выказывать друг другу рознь.
