Что же насчет того, почему правительство принимает самолеты, которые не летают, то спросите кого-нибудь другого. Лично я понимаю так: либо у нас чертовски ловкий коммивояжер, либо какая-то высокая шишка в правительственных кругах из кожи вон лезет, чтоб устроить показуху.
Я получаю уже шестьдесят пять центов в час. Не так уж плохо для человека, который здесь сравнительно недавно, а Доллинг ясно дал понять, что компания этого делать не обязана. Это столько же, сколько получает Мэрфи, и на пять центов больше зарплаты Гросса. Я-то, естественно, считаю, что мне недоплачивают, но, пока мои гроссбухи в таком состоянии, как сегодня, мне не о чем и заикаться. Вина не моя, но лучше помалкивать. Если здесь кого и занижали, так это Мэрфи. Это его настоящее имя. Он полуирландец-полумексиканец. Когда он покалечил руки, занимаясь борьбой, то вложил оставшиеся деньги в учебу и два года прозанимался на механико-инженерном факультете. В не очень известной, не дорогой и не особенно престижной школе, о которой мало кто слышал. Закончив учебу, он не смог найти работу по специальности и несколько лет зарабатывал на жизнь посыльным, продавцом содовой – словом, делал что подвернется. С введением «нового курса» получил место картографа в одном из строительных проектов, а с началом оборонной программы обратился сюда и был принят. Не думаю, что он был выдающимся чертежником, но уж во всяком случае не хуже десятков других, так что в данной ситуации он, несомненно, должен был стать незаменимым человеком. Но он как-то не прижился, да еще выглядел как мексиканец, – словом, он здесь, у нас.
...В час голова моя начинает плыть. Наливаю остаток кофе и глотаю. В четверть второго голова проясняется, и я смотрю на бумагу в машинке. Там на две строчки больше, чем должно быть. Когда я смотрел последний раз, я видел там три строки; а сейчас там пять. Хотя на первый взгляд они вполне нормальные. Делаю глоток воды и снова возвращаюсь.
Мун стоит рядом. Он на меня не смотрит; не замечает.
Но Мун ничего. Он гораздо лучше ко мне относится, чем должен.
– Хочешь пройтись наверх, Дилли? Давай возьмем копирку (или карандаш, или эти отчеты)?
Я иду наверх. Здесь можно покурить. Можно закуривать, как только оторвешь ногу от лестницы. Два тридцать и остатки кофе. Три.
Опять этот низкий голос. Он должен быть низким, чтоб перекрыть шум; сам вскоре убеждаешься, что выше тебя не слышат.
– Есть минут десять, Дилли? Дилли, ты закончил? Минут на десять?
– Иду. Сейчас. Вот только добью.
Выдергиваю пять копий: одну для нас, одну для диспетчерской, одну в производственный и одну экспедитору. Господи, он увидит что-нибудь? А как насчет лишней копии – сколько можно говорить, все забываешь. Нет чтобы спросить. Они думают, что ты задвинутый... Материальный контроль? Нет. Металлопрокатный? Предварительная сборка? Управляющий? Нет! Нет! Нет! Металлизации, покрывочный, КБ, подъемный? Нет! Нет! Нет! Падающие молоты, шлифовальный? Да нет же, нет, черт побери, им это за каким хреном? Штамповочный, пошивочный, поющий, молитвенный...
– Дилли, ты сделал копию надзору, а?
Надзор! Надзор!
– Конечно сделал. Уже несу.
Пятиминутный гудок. Вверх и назад – четыре блока, – и пять минут на все про все. Ты должен убраться отсюда до второго гудка. Если задержишься без специального пропуска, не выйдешь отсюда.
– ...случилось, Дилли? Устал?
Я сижу выпрямившись. Мэрфи сочувственно подмигивает, и мы пересекаем бульвар Пасифик.
– Типа...
– Типа чего?
– Типа того, что день тяжелый.
– Скажи, Мэрфи, – я знаю, за мной это водится, – не заметил, я не брыкался?
– Было дело. Брыкался, и еще как. Я с трудом за тобой поспевал... ну вот и приехали. До завтра!
– До завтра.
– Я, может, малость опоздаю. Нужно подкинуть жену и...
– Только, ради Бога, не слишком, Мэрфи! Еще одна такая поездочка, как утром...
– Ладно, ладно. Всего, Дилли!
– Всего, Мэрфи.
...Гудок гудит, а Мун говорит со мной.
– Не поможешь мне перетащить тут кое-какой материал в рассылочную контору, Дилли? Это на пару часов работы.
Два часа сверхурочных – два доллара. Кот наплакал, конечно, – один только этот счет врача за Шеннон...
– О чем речь, Мун. Спасибо.
– Я тут подумал, может, ты, твоя жена и Фрэнки проведем сегодня вечерок вместе, а?
– Насчет Фрэнки сказать не могу, Мун. Она, кажется, что-то говорила о...
– Нельзя же быть все время привязанной.
– Ну ладно...
Он только и ждет, чтобы я сказал это.
– Вот и хорошо.
Глава 16
Шеннон и Мак сидели на ступеньках крыльца. Мун – он шел чуть впереди – остановился перед ними.
– Полицейских поблизости не видели?
Малыши заулыбались и покачали головами.
– Значит, у соседей, – серьезным тоном проговорил Мун, порылся в кармане и выудил оттуда два десятицентовика. – Вот возьмите и сидите здесь на стреме, и чтоб не прозевали их. Как увидите, ноги в руки – и ко мне. А я задам им перца.
– А моложеное можно? – спрашивает Мак.
– Лучшее мороженое в моем магазине, – говорит Шеннон и с надеждой смотрит на Муна.
– Это само собой, – заверяет ее Мун. – Только полицейских не упустите.
– А не лучше ли после обеда, – пытаюсь встрять я, только все делают вид, что не слышат. Шеннон припускает вприпрыжку, Мак за ней, как всегда на три шага сзади. Мун идет на кухню и складывает покупки.
– Привет, ма, – говорит.
– А, мистер Мун, – расцветает в улыбке мама. – Вечно вы застанете меня в таком виде!
– Найдутся сковородки нажарить четыре фунта свиных отбивных?
