– А что тут такого. Не имела, и все тут. Я спал всю ночь, так чтобы отдохнуть и утром идти на работу, я вставал, завтракал, чтобы набраться сил до полудня, в полдень обедал, чтоб оставались силы до конца рабочего дня, вечером приходил домой, ел и спал, чтобы утром пойти на работу и чтобы заработанных денег хватало на восстановление сил и отдых, чтобы работать, чтобы набираться сил и отдохнуть, чтобы...
Психиатр машет руками:
– Но это можно сказать о любой работе.
– Да нет же, – возражает пациент. – Вовсе нет. Есть работы, в которых есть смысл. Я бы сразу узнал, если б нашел такую. Но они всеми силами препятствуют. Они возводят на моем пути всевозможные преграды. Делают все, чтобы я не видел реальности. Заставляют меня делать то, что я не хочу.
Психиатр грустно качает головой, встает и выходит.
И тут заключительная сцена.
Демоны в полном сборе – да, демоны – это жена несчастного, его начальник, учителя колледжа и целый сонм прочих демонов. Заговор действительно существует.
– Он снова за свое, – говорит жена. – Боюсь, он опять хочет сбежать. Что нам делать?
– Пусть бежит, – говорит психиатр. – Мы его все равно вернем. Мы всегда их возвращаем.
Я, наверное, не очень хорошо пересказал. Но если бы вы сами прочитали, это запало бы вам в душу. Что-то в этом есть...
– Джимми.
Я аж до потолка подпрыгнул. Роберта в дверях. Груди совсем обнажены, рубашка задралась. Она почти всегда спит в таком виде, когда тепло, и рубашка сбивается на поясе. Груди у нее такие полные, что рубашка ее явно раздражает она так и спит раскинув ноги до предела. Я ее спрашивал, почему она в таком случае не спит без рубашки, раз все равно она ничего не закрывает, а она отвечает, что так ей там холодно, и, как знать, наверное, так оно и есть. Впрочем, у меня на сей счет есть своя теория: просто она знает цену недосказанности.
– Ты когда-нибудь ляжешь спать?
– Уже иду.
– Ну так иди.
Она возвращается в спальню, а я еще задерживаюсь, размышляя о сумасшедшей истории, которая отнюдь не такая уж сумасшедшая. А потом она снова окликает меня, и я возвращаюсь в постель, но нахожусь как бы в полусне.
Я ложусь, и...
И нисходит на меня Ярость; рыдающая, безумная и неистовая, дрожащая от жара; ангел Ярости с бедрами цвета слоновой кости берет верх надо мной, и никогда ему не переделать себя. Монстр Франкенштейн с шелковистыми ресницами, и белозубой улыбкой, и с грудями, раскинувшимися врозь от полноты своей.
–
Боюсь, что до этого я не представлял по-настоящему, насколько все безнадежно.
Глава 21
Я езжу с Гроссом. Отказаться я не мог. Он знал, что меня никто не подвозит, и предложил подбрасывать меня на работу и обратно задаром (на что я, конечно, не мог не согласиться). А ездить с кем-то мне надо было. Ходить пешком выше моих сил. Я теперь беру на работу кварту кофе вместо пинты и, зная, что все у нас счастливы застукать меня спящим, стараюсь не отключаться. Но топать на работу и обратно пешком – это выше моих сил. Я, конечно, понимаю, что Гросс предложил меня подбрасывать не за красивые глаза. Я вот-вот закончу свою новую систему, хотя пока что мне так и не удалось разрешить ту проблему, о которой я говорил, и он знает, что Болдуин очень мной доволен. И он, полагаю, рассчитывает проехаться за мой счет. Однако то, что я снюхался с Гроссом, не помогает мне в отношениях с Муном, я имею в виду наши личные отношения. Я-то думаю, Мун как может пытается помочь Фрэнки. Когда я впервые заговорил с ним об этом, он воспринял это нормально. Он стоял и постукивал линейкой по моему столу, рассеянно глядя в сторону сборочной линии. Наконец произнес:
– Ты уверен, что это моя ошибка, Дилли?
– Да, – отвечаю. И больше ни слова. Когда живешь так, как мы, когда такие вещи, вообще-то говоря, случаются, надо быть готовым и к таким вопросам.
– Ну что ж, так – значит, так. Сколько, ты полагаешь, надо будет?
– Долларов сто.
Он кивнул:
– Ты думаешь, этого достаточно? Когда моей жене пришлось...
– Не уверен, конечно, но думаю, должно хватить.
– Сотню я, пожалуй, смогу раздобыть.
– Да уж надо бы постараться, – набрался я храбрости вставить.
Он снова кивнул:
– На первый взгляд вроде чего проще, Дилли, так ведь? Я заколачиваю больше семидесяти пяти баксов в неделю. Но я выплачиваю за машину, и мы купили полный дом мебели, а еще приходится посылать деньги семье брата. Так что, кажись, чего проще, а вот попробуй выложи сотню в один присест – и слабо.
– Что ж делать, Мун, надо.
– Я же сказал, что попробую выкрутиться, значит, попробую.
Ну вот, это было дня через два после того, как я стал ездить с Гроссом, и, как только Мун узнал об этом, он вызвал меня в коридор и спрашивает:
– Ты Гроссу сказал?
– Ты что, Мун? – отвечаю. – С какой стати?
Он молчал с минуту, а когда заговорил, не ответил на мой вопрос.
– Ты что, Дилли, метишь на мое место?
– Чего, чего? – Я даже рассмеялся.
– Так да или нет?
Он был серьезен. Я поверить не мог, но это так.
– Да ты что, Мун, – говорю. – Разумеется, нет. За каким чертом мне нужна твоя работа?
– Ты зарабатываешь семьдесят пять центов в час. Я в два раза больше.
– Но мне не нравится эта работа, Мун.
– Но полтора доллара в час тебе нравятся?
– Но вкалывать из-за них здесь постоянно – увольте. Я писатель, Мун, по крайней мере, был им. Если бы я занял твое место, это значило бы, что я никогда отсюда не выберусь. Я бы не смог писать больше. Моему писательству пришел бы конец.
– А сколько ты выколачивал до того, как пришел сюда, – ну стипендия, что ты рассказывал?
– Две тысячи сто в год.
– Но на моем месте ты бы получал раза в два больше.
– Так-то оно так, Мун, – говорю. – Но...
– Что – но? – спрашивает он, мрачно глядя на меня.
– Да я ж тебе, черт побери, сказал...
– Не ори. Хочешь, чтоб все слышали, что ли?
– Все, Мун, хватит с этим. Я все сказал, а ты думай что хочешь.
Через несколько дней он снова начал ходить вокруг этого:
– Если ты не хочешь занять мое место, какого дьявола ты так надрываешься? Зачем изучаешь синьки и бьешься над новой системой...
