Шеф с силой стукнул передними ножками стула об пол и взмахнул всей пятерней:
– Я спрашиваю: Диллон – ваша настоящая фамилия?
– Пусть мистер Рейнолдс продолжает, – вмешивается Болдуин, нахмурясь.
– Вы говорите, что вышли из партии?
– Да. Весной тридцать восьмого года.
– Какие были причины?
– Дома из-за этого была вечная смута. Жена и дети у меня католики.
– Разве они не были католиками, когда вы вступали в компартию?
– Это была не единственная причина. Многие из тех, кого я лично знал, ушли. Без них все стало не так.
Рейнолдс посмотрел мне в глаза, и я не мог отвести взгляд.
– Каковы настоящие причины, по которым вы вышли?
– Я же сказал.
– Нет, не сказали.
– Ну ладно, – говорю. – К этому времени я стал здорово пить. И они не хотели иметь такого в своих рядах.
– Так вас исключили?
– Нет, но дали понять.
Шеф нагнулся в мою сторону:
– А не случись этого, вы бы и сейчас были в партии?
Вмешался Болдуин:
– Никто не может ответить на такой вопрос, шеф. Я бы не смог, скажем, сказать, что бы я делал сейчас, сложись обстоятельства иначе. Я не тот же сейчас, каким был когда-то.
– Кроме того, – вступил Рейнолдс, и вялое подобие улыбки мелькнуло у него на лице, – не думаю, чтобы мистер Диллон ответил нам что-нибудь такое, от чего у нас возникло бы предвзятое отношение к нему.
Я промолчал. Улыбка так же быстро слетела с его губ, как и появилась.
– Вы работали в авиапромышленности до того, как пришли сюда?
– Никогда.
– Вы что-нибудь об этом знали?
– Нет.
– Будьте любезны, Болдуин, покажите мне послужной список Диллона.
Болдуин передал ему машинописный листок. Рейнолдс внимательно прочитал.
– Что вы скажете об этих записях? Есть в них что-то необычное. Это хорошие или плохие отзывы?
– Исключительно хорошие. Я бы даже сказал, что у нас не бывало новичка с такими положительными отзывами.
Я думаю, он сообразил, что вредит мне, уже сказав то, что сказал. Впрочем, скажи он противоположное, это тоже не принесло бы мне пользы.
– Итак, Диллон. По вашим словам, вы никогда не работали в авиапромышленности до прихода к нам. Тем не менее вы зарабатываете денег значительно больше, чем многие, проработавшие здесь два года и даже больше. Вы явно знаете больше, и вас ценят больше. Как вы объясните все это?
– Может, – говорю, – все дело в том, что мне деньги нужны гораздо больше, чем большинству работающих здесь. Ведь это, как правило, одинокие люди. Я женат, у меня дети и еще несколько человек на иждивении.
– Мне, Диллон, тоже нужны деньги, только от этого хотения я не стану первостепенным специалистом в авиастроительстве.
– Видите ли, я работал на довольно солидных работах. При известных способностях человек может неплохо проявить себя на разных местах.
– Да, но...
– Диллон делает, в сущности, всю учетную работу, – снова вмешивается Болдуин.
Рейнолдс говорит:
– Но сколько вы платите своим клеркам в конторе, мистер Болдуин?
– Ну, двадцать с чем-то в неделю.
– А Диллон получает раза в два больше, почему?
– Видите ли... я вовсе не хочу уверять вас, будто он ничего не смыслит в авиастроительстве...
– Должно быть, он знает немало, так ведь?
– Ну да, черт побери, конечно!
Начальник охраны положил ногу на ногу и прислонился к стене. Улыбки на его лице я не видел, но всеми кишками чувствовал эту самодовольную улыбку.
– Когда я пришел сюда, – объясняю я, – я заполнял бланк о трудоустройстве. Там все мои прошлые работы.
Рейнолдс кивает:
– Там значится, что последние лет двенадцать вы свободный писатель. То бишь сам себе наниматель.
– Не думаете же вы, что все это время я писал и еще работал на авиазаводах.
– А кто вас знает, Диллон?
– Так вот я говорю, что не работал.
– Так вы больше не коммунист, не так ли?
– Я же сказал, нет.
– Вы порвали всякие сношения с партией в 1938-м?
– Да.
– Положим. И вот, несмотря на сей факт, коммунистическая партия снабжает вас новенькой машиной и деньгами, чтоб вы пересекли чуть ли не полконтинента и прибыли сюда, дабы устроиться здесь на работу.
– Но послушайте...
– Человек, обвиняемый в незаконной профсоюзной деятельности, которому грозит десятилетний срок, дает вам машину и деньги, чтобы вы приехали сюда. Зачем?
– Я не отвечаю на этот вопрос.
– Можете не отвечать, Диллон. Можете пригласить адвоката, если вам необходимо.
– Адвокат мне не нужен. Но мне не нравится такая логика, когда за уши притягивают разные вещи, вроде того, бью ли я еще свою жену. Я уже говорил, как я получил эту машину.
– Расскажите еще раз.
– Я встретил Майка Стоуна на Главпочтамте. Я рассказал ему, что хотел бы сменить обстановку и перенести свои исследования в другую область. Он познакомил меня со своим адвокатом, а тот дал мне машину, чтобы я перегнал ее сюда. Не в пользование, а только чтобы перегнать. Вот и все.
– Но с какой стати Стоуну было так заботиться о том, чтобы вы оказались здесь? Вы уже не в партии. Почему он должен был оказывать вам такую любезность?
– А что тут такого?
– Не задавайте вопросов. Я здесь задаю вопросы.
– Я ответил. «А что тут такого?» – единственный возможный ответ. Никаких проблем. Машину надо было перегнать сюда, а Стоун прекрасно знал, что я не раздолбаю ее и не смотаюсь с ней. Вот и все дела.
Тут вступает шеф охраны:
– Вообще-то, мистер Рейнолдс, ребята все время перегоняют сюда машины со Среднего Запада. Это уменьшает дорожные расходы. А дельцы оттуда с готовностью отдают таким перегонщикам права на машину и немного бабок, чтобы те доставили машину сюда.
У меня чуть челюсть от удивления не отвисла. Я даже почувствовал себя увереннее. Но Рейнолдс явно пропустил это мимо ушей.
