(Агриппина дотронулась до повязки на его руке и вздрогнула).— Чем же я похож на него?
— Чем похож? — отстраненно выговорила Агриппина, словно потеряв нить разговора и с трудом отрываясь от собственных мыслей.— А-а, да, брат Гай,— наконец вспомнила она,— не знаю, он был очень красивый... и он... он был страшный. Это ножом? — спросила она, снова дотронувшись до повязки.— Тебя хотели убить из-за меня?
— Из-за тебя? — улыбнулся он.— Нет, не знаю, не думаю.
— Я боюсь, Никий,— вдруг прошептала она, прильнув к его груди.— Никогда не боялась, а теперь боюсь. Знаю, они убьют меня. Скажи, что мне делать?!
— Разве Сенека не сказал тебе, что делать?
Агриппина вздрогнула.
— Он сказал... Он сказал другое.
— Что это я? Это он сказал тебе?
— Откуда... откуда ты знаешь?!
Он грустно улыбнулся, осторожно обнял ее здоровой рукой за плечи:
— Об этом нетрудно было догадаться.
— Но почему, почему, скажи? Ты тоже думаешь...
— Я знаю,— не дав ей договорить, произнес Никий.
Глаза Агриппины округлились:
— Знаешь? Говори, говори!
— Твой сын хочет убить тебя,— без всякого выражения произнес Никий.
Агриппина отстранилась, упершись кулаками в его грудь:
— Мой сын! — вскричала она.— Ты говоришь о Нероне?
— Я говорю о Нероне,— спокойно ответил Никий и, оглядевшись вокруг, добавил: — Не надо кричать так громко, в твоем доме, я думаю, полно его шпионов. Или ты делаешь это нарочно, чтобы уничтожить меня?
Агриппина отрицательно замотала головой:
— Нет... но я...
— Тебе прекрасно все известно,— продолжил он так же спокойно.— Другое дело, ты не хочешь поверить в это. Трудно поверить, я понимаю, но это так. Но разве наш разговор ночью на корабле не убедил тебя? Он послал меня сделать это, но я...
Он не договорил и с неожиданной нежностью посмотрел в постаревшее лицо Агриппины. Сейчас она уже не казалась ему красивой, и он не чувствовал в себе ни тени плотского желания, но жалость к ней стала настоящей.
— Ты пожалел меня? — едва слышно, глядя на него с надеждой, спросила она.
— Нет.
— Тогда почему же?
— Я полюбил тебя.
— Полюбил меня? Ты?
Она придвинулась к нему совсем близко, вгляделась в его лицо, прищурив глаза, и сделалась тем самым похожей на сына.
— Разве я еще могу возбуждать любовь? — спросила она без всякой страсти или кокетства.
— Да, Агриппина,— кивнул он.— Почему ты спрашиваешь, ведь ты знаешь это.
— Значит, ты пришел не для того, чтобы убить меня? Не для того — скажи!
— Я пришел, чтобы спасти тебя.— Никий снова обнял Агриппину, преодолевая ее сопротивление.
— Как, как ты спасешь меня? — Она всхлипнула, задрожав всем телом.— Что ты можешь против... против всей силы Рима. Этого проклятого Рима!
— Ты веришь мне? — шепнул он ей в самое ухо с удивившей его самого страстью.
— Да,— выдохнула она,— да.— И, медленно подняв голову, потянулась к его губам.
Поцелуй был долгим, у Никия перехватило дыхание. Обвив руками его шею, Агриппина почти повисла на нем, увлекая вниз. Уже падая, он успел выставить вперед здоровую руку, чтобы не придавить Агриппину тяжестью своего тела.
Агриппина стонала, извиваясь под ним, и, казалось, одними этими телодвижениями, без помощи рук, избавлялась от одежды. В первые минуты Никий чувствовал себя скованно, ему все чудились подозрительные шорохи в доме. Но скоро страсть заполнила его сознание, и он уже ничего не видел и не слышал вокруг, вдали и вблизи, даже стонов вздрагивающей под ним женщины.
Когда он наконец поднялся, в голове звенело, а ноги дрожали. Неловко опершись о перила, он смотрел на ту, что лежала перед ним на полу,— бесстыдно раскинувшуюся, обнаженную, с раскрасневшимся лицом и блестящими глазами. «Что же я делаю! — подумал он.— Господи, что же я творю!»
— Иди ко мне,— позвала Агриппина, поманив его вялым движением руки.— Иди, прошу тебя.
В ее голосе слышалось нечто такое, чему невозможно было противиться. Он пригнулся было к ней, потянув дрогнувшими ноздрями волнующий запах страсти, исходивший от ее тела. Но, с трудом пересилив себя, резко распрямился:
— Нет, не сейчас, после.
— Я хочу сейчас, я хочу-у...— протянула она и, чуть привстав, попыталась поймать его рукой за ногу.
— Нет,— сдавленно выговорил он и повторил решительно (не для нее, для себя): — Нет! Нет, Агриппина!
— Но почему? — капризно спросила она.
— Потому что тебе угрожает смерть, а я пришел, чтобы спасти тебя.
— Смерть? — она поморщилась, словно не понимая, о чем он говорит и при чем здесь «смерть».
— Да, Агриппина, вставай.
Он быстро огляделся по сторонам, нагнулся, поймал ее руку и, с силой потянув, заставил подняться на ноги. Она покачнулась, схватившись за голову, он поддержал ее.
— Послушай, Агриппина...— начал было он, но она перебила, выговорив вяло, словно со сна:
— Ты похож на Гая, Никий, на моего брата Гая.
— Подожди, сейчас не до того!..— вскричал он, но она продолжала, словно ничего не слыша:
— Когда он в первый раз... Он взял меня силой, я была совсем девочкой. Было больно, но так сладко, как... как с тобой, Никий. Не могу объяснить, но когда я видела его, мне хотелось этой боли. Когда Гай брал меня, мне всегда казалось, что он убьет меня. Не за-душит в объятиях, но убьет с кровью — или вспорет живот, или перережет горло. Я всегда боялась, но так хорошо, как с ним, мне никогда ни с кем не было. Только с тобой.— Она внимательно посмотрела в глаза Никию.— Ты ведь тоже можешь убить? Можешь? Скажи, что можешь, прошу тебя!
И Никий вдруг твердо выговорил:
— Могу.
Он сам одел ее. Делал это с трудом и неловко — не умел, кроме того, мешала раненая рука. Сам провел в комнату, усадил в кресло. Несколько раз повторил то, из-за чего пришел,— план ее спасения. Она кивала, но ему все казалось, что Агриппина понимает плохо.
Наконец, заставив ее повторить (она повторила: механически, но довольно связно; он с досадой смотрел на нее), Никий сказал, что ему пора, и направился к двери.
— Никий! — вялым голосом окликнула его Агриппина.
— Что? — бросил он нехотя, полуобернувшись в ее сторону.
— Скажи, Никий, ведь ты можешь убить меня? Ты хочешь, скажи!
Не отвечая, он вышел в дверь и уже на лестнице, ткнув кулаком в пустое пространство перед собой, раздраженно выговорил:
— Хочу.
