мадемуазель. Так какая разница? А через несколько минут Баджер вернулся с мистером Мерриуиком, тот осмотрел комнату и запер ее, а ключ положил к себе в карман. Вот, пожалуй, и все, что я знаю.
— Ну, я думаю, это еще не все, — сказал Холмс. — Как по-вашему, у мадемуазель Россиньоль были враги?
Мисс Бадд покраснела, на ее морщинистых щеках выступили два ярко-красных пятна.
— Нет, не было! — сердито огрызнулась она. — А любой, кто скажет вам, что были, врет. — Спустившись со стула на свои маленькие ножки, мисс Бадд пересекла комнату и бросила через плечо: — С меня достаточно! Я не собираюсь слушать разную чепуху.
— Будьте добры, пришлите ко мне Баджера, — сказал ей вдогонку Холмс.
В ответ она хлопнула дверью.
Холмс, ухмыльнувшись, откинулся в кресле.
— Совершенно необузданная женщина и очень преданная своей госпоже. Что ж, если мисс Бадд не расположена сплетничать, возможно, нам поможет Баджер. Вы следили за логикой моих вопросов, Ватсон?
— Думаю, да, Холмс. Убийца, видимо, проник в уборную и спрятался за ширмой, пока мисс Бадд, как обычно, встречала мадемуазель Россиньоль за сценой. Кто бы ни был убийца, он знал об этом. Следовательно, он, скорее всего, не посторонний человек, а кто-то из окружения мадемуазель — артист или служащий театра, верно?
— Отличное рассуждение, мой друг! Вы настолько хорошо изучили мой дедуктивный метод, что мне стоит подумать о том, как сохранить первенство. Мы можем также заключить, что, когда мисс Бадд ушла за портером, убийца покинул свое укрытие и задушил мадемуазель Россиньоль ее же собственным чулком. Обратите на этот факт особое внимание. Он чрезвычайно важен для расследования. Остается еще один важный вопрос, на который, надеюсь, ответит Баджер. Когда именно убийца вышел из уборной? О, это, кажется, он! — воскликнул Холмс, услышав стук в дверь. — Входите!
В ответ на приглашение в комнате появился мрачный человек в кепке и кашне, которого я уже видел раньше в окошке будки, стоящей у выхода на сцену. Несмотря на седину, его обвислые усы были покрыты коричневым налетом, свидетельствующим о частом употреблении дешевого нюхательного табака. О его пристрастии к крепкому элю можно было сделать безошибочный вывод на основании исходившего от него запаха.
В ответ на вопрос Холмса о перемещениях мадемуазель Россиньоль Баджер пустился в подробные объяснения.
— Да, я видел, как она уходила со сцены вместе со своей костюмершей, — сказал он, предварительно посопев, как старая фисгармония, которая никак не желала издавать первый звук. — Я все вижу из своей будки. Видел, как она прошла в свою уборную; видел, как Эгги Бадд несколько минут спустя снова вышла из уборной, чтобы купить полпинты портера для своей госпожи, а потом возвратилась.
— Прошу вас, подождите, — сказал Холмс, подняв руку, чтобы прервать поток красноречия Баджера. — Давайте вернемся немного назад. Входил ли кто-нибудь в уборную в период между уходом оттуда мисс Бадд за сцену и их совместным с мадемуазель Россиньоль возвращением?
Обдумывая ответ, Баджер напряженно пыхтел в усы.
— Не могу точно сказать. Не стану же я только в ту сторону все время смотреть. Да и народ тут постоянно ходит! Одни тюлени чего стоят! Ненавижу представления с животными! — с неожиданной ненавистью произнес Баджер. — Гадят всюду, а другим убирать приходится. За свежей рыбой и мясом для них в самое неподходящее время бегать надо! Это же просто не по-христиански! Вот с акробатами совсем другое дело!
— Да, конечно! — согласился Холмс. — Но прошу вас, Баджер, давайте вернемся к нашей теме. Что случилось, когда мисс Бадд вернулась из «Крауна»?
— Ну, потом я запомнил этот ее крик. Леденящий душу вопль, сэр. И когда пошел посмотреть, что случилось, то увидел мадемуазель: она лежала на туалетном столике мертвая, как баранья отбивная.
— Насколько мне известно, вы с мисс Бадд обыскали комнату?
— Да, cэp.
— И никого не нашли?
— Нет, сэр. Вот это как раз и не дает мне покоя. Кто бы это ни сделал, он просто растворился в воздухе, поскольку из двери не выходил и в комнате мы его тоже не нашли. Куда ж он деться-то мог? Вот от чего у меня голова идет кругом.
— Вполне логичный вопрос! — сказал Холмс. — И я постараюсь на него ответить. А что вы могли бы сказать о самой мадемуазель Россиньоль? Она ведь француженка, не так ли?
— Француженка? — презрительно хмыкнул Баджер. — Да в ней ничего французского никогда и не было, если, конечно, не считать духов, которыми она себя от души поливала. Родилась она в Бермондсее, настоящее имя Лизи Биггс. А волосы ее вы видели?
— Волосы? — спросил Холмс, не менее меня озадаченный этим загадочным вопросом. — Вы, наверное, имеете в виду парик, который она надевала?
— И это тоже, — так же загадочно ответил Баджер. — Но прежде всего, сэр, я говорю о том, как она задирала нос перед такими, как я. Она меня за грязь под ногами держала. А гордиться-то певичке особо было нечем. Я знал ее как облупленную. Мне все через мое окошечко видно.
В этот момент он подмигнул столь откровенно, что очевидный смысл этого намека доставил мне нестоящую душевную боль — молча слушать, как этот грубиян Баджер снимает с мадемуазель Россиньоль последние покровы женского достоинства и чести, было для меня поистине мучительным испытанием.
Холмс весьма осторожно подошел к обсуждению этой деликатной темы.
— Я так понимаю, Баджер, — сказал он, — что вы имеете в виду джентльменов?
— Если вам так угодно выражаться, сэр. Хотя я бы их джентльменами не называл.
— А среди актеров, которые сегодня выступали, их случайно не было?
— Вопрос в другом — трудно найти такого, кто не входит в число этих мужчин. В разное время она каждого из них попробовала.
— Каждого! — изорвался я, не и силах больше сдерживаться.
Баджер бросил на меня понимающий взгляд.
— Каждого из них, cэp; рано или поздно, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Спасибо, — сказал Холмс. — Я думаю, что мы с доктором Ватсоном услышали достаточно.
Как только Баджер дотронулся до своей кепки и шаркающей походкой вышел из комнаты, мой старый друг повернулся ко мне с озабоченным выражением на лице.
— Мне очень жаль, дорогой Ватсон, что эти откровения вас так сильно расстроили. Всегда неприятно узнавать о том, что предмет обожания — не более чем колосс на глиняных ногах.
Меня глубоко тронули его слова. Хотя порой он бывал эгоистичен и невнимателен, но именно в те моменты, когда Холмс проявлял доброту и заботу, я понимал, что имею в его лице истинного друга.
От ответа я был избавлен сообщением от мистера Мерриуика, что в театр пришли полицейский инспектор из Скотленд-Ярда со своими помощниками. Это было весьма кстати, поскольку от волнения мне все еще трудно было говорить. К тому времени, когда мы добрались до сцены, пятеро одетых в форму по лицейских уже сняли с головы мокрые капюшоны, а один из них, невысокий худощавый человек в гражданском, стоя спиной к нам, сосредоточенно беседовал с мистером Мерриуиком.
— Лестрейд! — воскликнул Холмс, направляясь к нему. Человек в штатском обернулся, и я узнал желтовато-бледные черты лица инспектора, которого впервые встретил во время расследования убийства мистера Дреббера и его личного секретаря Джозефа Стэнджерсона[20] .
Выражение его лица ясно свидетельствовало о том, что Лестрейд не ожидал нас здесь увидеть, да и не особенно этому обрадовался.
— Вы, мистер Холмс! — вскрикнул он. — И доктор Ватсон! Что, позвольте узнать, вы здесь делаете?
— Когда случилось убийство, мы были в зрительном вале, и управляющий попросил нас заняться этим делом, — кратко объяснил Холмс. — Вы вовремя пришли, инспектор. Что касается меня и доктора Ватсона, то дело мы раскрыли. Вам остается только арестовать убийцу, что, я уверен, вы и сделаете с присущим вам
