отдельности было бы чрезвычайно утомительно. Достаточно будет сказать, что по разным причинам мое пристальное внимание привлекли четверо из них.
Первым был, конечно, Владимир Васильченко — высокий, бородатый мужчина с копной черных растрепанных волос и внешностью отпетого негодяя. Если кому-нибудь понадобилось бы описать типаж русского революционера, лучшего прототипа, чем Владимир, ему было бы не найти.
Жил там еще один мужчина, который, по моему мнению, тоже был вполне способен на убийство. Звали его Петр Томазов, по профессии он был сапожником и занимал со своей женой одну из мансард. Во всем его облике сквозила какая-то безнадежность, и позже, когда я сумел ближе познакомиться с привычками обитателей дома, у меня появились все основания подозревать Томазова в том, что он таскает с кухни еду. «Интересно, — подумал я тогда, — может быть, об этом же узнала и Анна Полтава, а он ее убил, чтобы старуха не опозорила его перед всеми как мелкого вора? К тому же комплекция у сапожника была достаточно скромной и, наклеив фальшивую бороду, он вполне мог сойти за человека, которого описал свидетель Моффат».
Кроме того, по различным причинам внимание мое привлекли две женщины: Роза Зубатова, поскольку она представляла собой типичный образец русской из движения «Новая женщина»[45], о котором мне доводилось кое-что читать. Как и большинство других членов этой организации, она коротко стриглась и вела себя несколько развязно. В частности, курила крепкие русские папиросы и отказывалась помогать в работе по дому на том основании, что считала это эксплуатацией женского труда в домашнем хозяйстве.
Дмитрий неодобрительно относился к ее присутствию в доме. Он был уверен в том, что Роза принадлежала к нигилистам, и подозревал ее в совершении покушения на шефа одесской полиции. Тем не менее, по документам, она была студенткой из Санкт-Петербурга, не совершавшей никаких подрывных действий, кроме распространения запрещенной либеральной газеты.
Ее короткие светлые вьющиеся волосы и молочно-белая кожа делали Розу весьма привлекательной девушкой, поэтому не было ничего удивительного в том, что на нее обратил внимание Владимир Васильченко. Однако Роза, как верная последовательница идеалов «Новой женщины», с презрением отвергала любые попытки амурного сближения, и ему не удалось продвинуться дальше ведущихся за полночь у кухонной печи длинных дискуссий, которые, судя по серьезному выражению неулыбчивых физиономий, носили исключительно политический характер. Ничто, Ватсон, так не выхолащивает из беседы юмор, как политика.
Другой обитательницей дома, которая меня заинтересовала, точнее говоря, сама стала навязывать мне свое внимание, была Ольга Лескова — полная, веселая женщина. После убийства Анны Полтавы она под руководством Дмитрия стала следить за порядком на кухне. Если остальные жильцы относились ко мне с разной степенью терпимости, то Ольга сразу же взяла меня под свое крылышко. Она, по всей видимости, считала, что я слишком худой, и принялась меня откармливать, как гуся на Рождество. Ольга постоянно мне подсовывала тарелки с борщом и подкладывала булочки на сметане, похлопывая меня при этом по плечу и причмокивая губами. Кроме того, у нее была отвратительная привычка кричать на меня по-русски во весь голос, как будто своими воплями она надеялась пробиться через мою предполагаемую глухоту. Из-за ее истошных воплей я и впрямь чуть было не лишился слуха. Под ее натиском мне с огромным трудом удавалось хранить на лице бестолковую улыбку, которую я избрал для себя в качестве характерной черты моей роли Миши.
Вообще, Ватсон, что касается этой роли, должен вам, между прочим, заметить, что она оказалась не самым сложным из всех моих перевоплощений, однако чрезвычайно трудно и утомительно постоянно, изо дня и день, хранить одно и то же выражение лица, с которым я очень боялся расстаться, находясь в чьей- то компании.
Вам никогда не доводилось, Ватсон, наблюдать за поведением совершенно глухого человека? Когда кто-нибудь подходит к нему, в его действиях ощущается какая-то незавершенность или неполноценность, он внимательно всматривается в лицо приблизившегося, пытаясь понять, что ему говорят. Более того, он никак не реагирует на неожиданно раздающиеся резкие звуки. Внезапный громкий стук в дверь, грохот бьющейся посуды, громкие, рассерженные крики — все это для него ровным счетом ничего не значит. Поэтому мне ежесекундно приходилось контролировать свою непроизвольную реакцию на любой внезапный шум.
Давайте, однако, вернемся к нашей истории. Помимо того что я должен был разыгрывать роль глухонемого перед жильцами дома, мне пришлось делать то же самое и при полицейских, которые в первые дни моей жизни на Стэнли-стрит нередко заходили туда, продолжая заниматься начатым расследованием. Погода тогда стояла ветреная и дождливая, и они время от времени искали пристанища от разбушевавшейся стихии у нас на кухне, где можно было спокойно посидеть в тепле и выкурить по трубочке крепкого табака.
Поскольку Дмитрий поставил их в известность о том, что я глухонемой, они даже не делали попыток понизить голос в моем присутствии, поэтому я был целиком и полностью в курсе того, о чем они беседовали.
Инспектор Гаджен — человек с толстой шеей, чем-то похожий на быка и бывший чрезвычайно высокого о себе мнения, — как уже сообщил мне граф Николай, был твердо убежден в том, что убийство является делом рук постороннего. Причем именно в этом преступлении он подозревал шайку бандитов, называвших себя мэйсонами по имени своего главаря — опасного и хитрого негодяя, которого звали Джед Мэйсон.
Банда эта занималась грабежами, совершаемыми по большей части в служебных помещениях, хотя иногда грабили и частные дома, причем нападали и на находящихся там людей, если их заставали врасплох. Они были повинны по крайней мере в одном убийстве — престарелого владельца небольшого кафе, которого эти головорезы до смерти забили дубинками. Мэйсон, известный как большой мастер менять свою внешность, после этого скрывался из тех мест, где обычно творил свои злодеяния.
Со слов Гаджена я понял, что если бы Мэйсон приклеил фальшивую бороду, то вполне мог подойти под описание, данное носильщиком Моффатом.
Комната Анны Полтавы была опечатана полицией до окончания расследования, поэтому мне разрешили занять малюсенькое помещение, размером чуть больше шкафа, войти в которое можно только из кухни. Там мне поставили раскладушку. Фотографию «русской матушки» я поставил на самое видное место, чтобы ее сразу же мог заметить любой заглянувший в мою клетушку. Что же касается иконы, то я ее приспособил для более практичной цели: она прикрывала небольшую дырочку, которую я проковырял в штукатурке стены, отделявшей мои владения от кухни. Хотя смотреть в нее было очень неудобно, последующие события доказали, что позиция для моего наблюдательного пункта была избрана удачно, поскольку давала мне возможность следить за приходившими на кухню жильцами, а также подметить некоторые особенности в поведении того человека, чья роль оказалась решающей при проведении расследования.
На третий день моего пребывания в доме на Стэнли-стрит инспектор Гаджен объявил Дмитрию, что расследование на месте преступления закончено и теперь оно будет продолжено в другом месте, по всей видимости, там, где скрывался Мэйсон. Наконец я получил возможность осмотреть комнату Анны, прихватив с собой метлу и сделав вид, что Дмитрий попросил меня подготовить помещение для въезда нового постояльца.
Как же порой официальные полицейские чиновники бывают невнимательны, Ватсон! Если когда- нибудь — спаси, Господи! — мне поручат обучение полицейских, его краеугольным камнем станет фраза: «Внимательно смотрите по сторонам». Согласитесь, ведь в подавляющем большинстве мест, где были совершены преступления, обязательно отыщется какой-нибудь ключик, указывающий на то, каким образом оно было совершено, а то и на личность самого преступника.
Войдя в комнату Анны Полтавы, я сразу же понял, что ее убийство не могло быть делом рук кого-то постороннего и инспектор Гаджен тратит время попусту, гоняясь за бандой Мэйсона. Прямо передо мной было окно, выходившее во двор. С правой стороны свободно свисал обрывок шнура, дернув за который его можно было открыть.
Пытались ли вы когда-нибудь открыть нижнюю раму окна, шнур которой оборван? Сделать это чрезвычайно трудно, а открыть такое окно тихо просто невозможно. И тем не менее Гаджен был готов поверить, что убийца, раскрыв окно и перебравшись через подоконник, задушил Анну, когда она лежала в
