Приподнял холстину, чтобы могла влезть княжна и та, свекнув голым телом, ловко скользнула под нее.
— Но зайдем к нему с другой стороны.
Кикимора скрипнула расщепом, прикидывая мысленным взглядом дорогу.
— Вдвое, как не втрое, дога выйдет… И самыми не пролазными топями придется идти, Радогор.
— Прямой путь, не всегда самый короткий. — Согласилась с Радогором Копытиха.
— Я так испугалась, Радо, такого страха натерпелась, когда ты начал биться и корчиться весь. И руками, и ногами… и сюда, и сюда! — Влада зажала его руку в своих, чтобы показать, куда угодили его удары. — И сюда тоже. На утро с синюхами выйду. Подуй… Или рукой поводи. А еще лучше и подуй, и рукой поводи.
Привстала, чтобы Радогор лучше увидел места предполагаемых синюх.
— Увидел? — И убедившись, что Радогор верно разобрался с ее синюхами, продолжила.
— А я, как закричу. — «Радо, Радо!» И ну, тебя трясти. А тебя ворочает и ворочает. Только треск стоит. Дуй, Радо, не останавливайся, чтобы синюх не было.
От пережитого страха остановиться не может. Говорит без умолку.
— И тут погляди. Тоже больно. Как соскочу с копны…
Приподнялась на локте, с блаженным видом, следя за его рукой. И пальчиком указала.
— Тут тоже подуй, чтобы синюхи не было. Ой, Радо, как же мне страшно был! Даже мороз по коже.
— Это потому, что прыгнула с копны в чем мать родила. — Подсказал он, посмеиваясь
Влада уже разомлела под теплом его рук и пропустила его смелое замечание мимо ушей. И сквозь сон пробормотала.
— Живого места нет на теле. Вся в синюхах буду. Долго гладить и дуть будешь.
А к Радогору сон не шел. Мало того, бежал из глаз на всех четырех копытах. Лежал с открытыми глазами, глядя на небо с затухающими звездами. На темные дремлющие облака, изредка заползающие на рогатый блеклый месяц. И старался припомнить все видения, с которыми столкнулся этой ночью. Но усталость сломила и его. Задремал, чувствуя, как в мозгу словно бы осторожная мышь скребется. Где — то у самой дальней стенки, стараясь прогрызть угол. Куснет раз — другой и затихнет, замрет, прислушиваясь, нет ли где кота. И снова зубками…
«Хорошо, что Копытиху послушал и оберег выстроил. — Подумал он. — Зубы сломает, а не прогрызет. По крайней мере до утра. Но как его в тех болотах брать, лохматого? Близко не подступишься, если ребячье игрушкой чуть не изувечил? Хорошо, что Лада рядом была. А не будь ее?»
Словно подслушав его мысли, она выбралась из — под его руки и поднялась выше, навалилась телом на его грудь и обняла рукой, шепча сквозь сон не разборчивые и невнятные слова.
Чудище шерстистое где — то за дальним краем дрягвы мохнатой мордой маячит, прячась за тучами и кулаком грозит. Волосы на морде от ярости топорщатся. Что — то кричит. А что, не слышно. Оберег не пускает, глушит слова похабные. И не надо. Добра от него все равно не дождаться. Ничего, потом расскажет, как придем. Не захочешь, да поверишь берегине. Эвон, как его злоба изуродовала. Был человек, как человек, а стал бог весть кем. И все через злобу.
С выходом припозднились. Утомила бессонная ночь. Влада открыла было глаза, посмотрела невидящим глазом на Радогора и промямлила.
— Я скоро, только сон досмотрю.
Разнежилась и берегиня. Открыла глаза на стук горшков и блаженно зевнула со стуком открыв рот.
— Хорошо тут у тебя, подруга. Хоть вдоль, хоть поперек тянись. А все равно до края не дотянешься. Век бы у тебя на печи жила.
— Смотри, не переломись. Вон, как кости хрустят.
Кикимора оставила ее слова без внимания.
— Эх, мало я у тебя погостила ныне! Даже поболтать всласть не успели. — Сокрушалась она, сползая с печи. — С молодыми только свяжись. Все у них не как у людей, через пень да колоду.
— Не последний день живешь. — Усмехнулась Копытиха. Какие твои годы. Прибежишь еще. А на них не ворчи. Появились, словно заново жить начала. Лучше шанежку съешь
И то верно. — Согласилась кикимора, впиваясь в румяную шаньгу зубами. — Съем шаньгу и снова на печь полезу. Эх, жаль зубы сносились., а то я бы и мяском себя порадовала.
— Зубы! — Отозвалась ведунья, невесело улыбаясь, — Тело сносилось, а ты о зубах печалишься. На себя смотреть боюсь. Смотрю и не узнаю. Думаю, куда что делось? А тебе хватит вылеживаться. Помоги на стол собрать. Когда еще по — людски поесть придется?
Кикимора, вздыхая, полезла с печи.
— Это правду молвила, подруга. Тело у тебя было позвончей, чем у иных, которые в теремах живут.
— Только Копытихе досталось. — Вздохнула с сожалением Ведунья.
Но кикимора ее вздоха даже не расслышала.
— А уж сох то по тебе, помню, старый князь Гордич, дед нашей княжны! — Трескуче рассмеялась берегиня. Ко мне с дуру за приворотом прибегал. А я к той поре уже все перезабыла. Ужели так и не далась ему?
За дверью громко кашлянул Радогор и кикиморе так и не довелось узнать, чем дело кончилось. Устояла ли Копытиха или сдалась бесславно старому князю.
— Готова, тетушка? — Еще из — за порога спросил он.
— Вот она, подруга, нынешняя молодежь! Не здравствуй, не прощай и сразу за гребень. — Рассерчала кикимора. Думай вот теперь, гадай далась ему или не далась. — К полудню выйдем. Тайными тропами поведу. Как месяц тропку высветит, его дорогой и пойдем. По холодку.
И резво подбежав к Радогору, бесцеремонно выставила его за дверь.
— Говори дальше, подруга. Я же от него и слова добиться не могла. А уж как старалась. Язык измозолила. — Тараторила она. — Не он, так верно бы утопили тебя люди в ту пору. В то лето, как раз мор на скотину напал… Как раз все на тебя показывало.
— Оглушила ты меня совсем своей болтовней. — Остановила ее Копытиха, нахмурившись. — И что на тебя нашло? Лучше ребятишек позови к столу. Да и отправляйтесь. Ни к чему полудня вам ждать. Радогор тревожиться начал. И из княжны еще тот ходок! Пока разбежится…
Будто подтыкает кто его в одно место. — Проворчала кикимора. — Ну, ладно. Сейчас не сказала, в другой раз договоришь. С живой не слезу, так и знай. Не опоздало. Сама сказала, не завтра умирать.
— Беги, беги, заноза!
После завтрака Радогор рассиживаться не дал. Закинул за спину перевязь с мечом, повесил на другое плечо мешок с припасами. В левую руку взял лук. И проследил, как прилаживает свое оружие княжна. Своей рукой подтянул пряжку ее перевязи, и ремешок, которым она затягивала волосы.
— Отвару тебе на долго хватит, матушка. Только не ленись, натирайся. И пить не забывай. А мы в гостях не засидимся.
— Ну да. Приди к такому в гости. Поленом угостит. — Кикимора бросила в сторону болот не ласковый взгляд. — И пирогов не захочешь. Так, что уж лучше ты напеки, подруга… С ягодами. И чтобы не подавиховатые были. А то настряпуют, в зубах теряются.
И опомнилась.
— Экий ты торопыга, парень! Я же по за столу даже не присела, чтобы жирок завязался.
— В котором месте ты его увидела, трещетка? Одну тебя и слышно… — И с грустью, посмотрела на Радогора и княжну. — Провожать не пойду.
— А ты, подруга, про пироги то помни! — Успела напомнить берегиня. — нам там разъедаться некогда будет.
— Иди уж, иди…
И кикимора припустила вдогонку за Радогором и княжной, которым наскучило ждать ее.
