Искусанный язык неприятно мотался, цепляясь за ноющие зубы.
– Ты меня об этом спрашиваешь? – удивился он. – Да, дядька, ты классно вошел в транс, только не пойму, в какой. Ничего общего с обычным рапидом. И выйти из него не мог. Я уж решил, что ты спятил. Особенно, когда ты принялся орать, будто ты Супермен. Рад, что все обошлось.
– Конгруэнтно, – сказал я и, постанывая, отправился искать разбросанные в беспамятстве вещи.
Генрик поспешил на помощь.
Вообще-то, временный боевой транс или рапид, вызываемый искусственно, не является для нашего брата легионера ничем из ряда вон выходящим. Перестройка физиологии, совершаемая сомой, позволяет творить с собой удивительные вещи. Раз в неделю в специальном ангаре каждый из нас тренируется максимально эффективно использовать организм, находясь в «состоянии берсерка». Я, к примеру, без каких-либо неприятных последствий могу за считанные секунды войти в транс, отработать в нем четыре минуты и без посторонней помощи легко выйти из него.
Ветераны без проблем гоняют в трансе до четверти часа.
Со стороны зрелище, конечно, жутковатое. Представьте живого человека, который движется, почти «размазываясь» по немалому объему спецангара, да еще при этом производит сотни разнообразных действий. Начиная от безупречно точной стрельбы из «Дракона» и заканчивая незаметным изъятием купюр из ваших карманов и акробатическими номерами, которые сделали бы честь любому циркачу. Или словно бумагу рвет и гнет миллиметровое листовое железо голыми пальцами, сооружая фигурки из учебника оригами. Или стальные балки корежит. Или… Да мало ли что еще. Всего не перечислишь.
Братья, приобщая меня к тайнам транса впервые, вогнали мне для разгона полтора кубика катализатора и одурманили гипноиндуктором. А выводили, поймав в полимерную сеть и опять же подколов, только уже релаксантом. За те первые десять секунд «сверхчувствия» и «сверхдействия» я понял, что такое быть по- настоящему крутым. И мне это жутко понравилось.
Одного раза оказалось достаточно, чтобы сознание научилось включать и выключать транс самостоятельно. Срок пребывания в рапиде еженедельно и достаточно постепенно увеличивали, одновременно повышая загруженность.
Так вот, сегодня у меня и в мыслях не было «трансовать». По крайней мере, до такой степени. И никогда еще, сколь ни велика была трансовая нагрузка, я не чувствовал себя при выходе из рапида так погано. И ни разу у меня в нем не «ехала башня».
Возможно, я слишком психанул из-за гибели Бородача. Возможно, это была месть обиженного на Генины выражения местного Творца. Как бы то ни было, нужно принять к сведению – во мне что-то разладилось.
Шлем обнаружился сразу. Его система «свой-чужой» оповещала «я здесь», и Генрик не замедлил этим воспользоваться. Пистолет пришлось извлекать из-под груды вывороченной смородины. Сваленные в довольно аккуратную кучу, кусты были густо заплетены неприятного вида паутиной. Грязно-серые, комковатые, липкие, мокрые лохмотья паутины приставали к рукам и одежде, приводя меня в ярость.
Генрик задумчиво мял в пальцах обрывок кокона, свисающий с паутины, пока я взгромождал на плечи причитающуюся мне половину груза. Он молчал. Я повесил карабин на грудь, подпрыгнул, подвигал ноющей шеей, и мы тронулись в путь.
Лес умер. Паутина превратила его в декорацию к фильму ужасов. Коконы, коконы, коконы. Миллионы, миллиарды покинутых созревшими хозяевами оболочек. Рваная марля, закутанные в нее скрюченные скелеты деревьев, тишина. Я перестал обращать внимание на облепившую меня гадость. Меня поглотила монотонность движения. Я почти дремал на ходу. Силы, выпитые безумием транса, восстанавливались крайне медленно.
Но нельзя было ждать.
И нельзя было терять времени.
Времени, которого было в обрез.
Времени, которое все более приближалось к полуночи, пока мы все более приближались к огороженному «колючкой» котловану. К месту, где ждала нас странная работа – искать черную кошку в незнакомом темном доме. И неизвестно было, присутствовала ли она в нем вообще. Зато превосходно было известно – в доме жили хозяева, на гостеприимство которых ночным воришкам рассчитывать не приходилось.
Наконец попискивание вешек в наушниках сменилось басовитой музыкальной фразой маяка. Мы пришли. Генрик повернулся ко мне и сказал, прищурившись и поглаживая «Дракона» по стволу:
– В цехах искать пока не станем. Не думаю, что это лучшее место для содержания пленников. Сперва проверим бараки «синих», после – штаб.
Я кивнул.
– Шмотки тут оставляем?
Он призадумался. Бросить палатки и транспортные платформы, чтобы проникнуть в лагерь налегке, было крайне заманчиво. Но сможем ли мы вернуться за ними? А вдруг придется поспешно рвать когти? И все-таки я бы от лишнего груза избавился. Он решил так же.
– Оставляем. Если наследим, один черт не до вещичек будет. Бери только аптечки.
Проволока, изготовленная из низкокачественного металла, лопнула под кусачками, практически не сопротивляясь. Я расширил дыру, отогнув концы перерезанных шипастых нитей в стороны, обмотал вокруг столбов. Натянута проволока была еле-еле, ветви бессильно болтались между покосившимися столбами. Для чего вообще существовала эта преграда? От кого могла защитить? Я бы, признаться, перемахнул через нее, совершенно не задумываясь. Но следовало позаботиться о возможных раненых или обессиленных мучительным пленом Братьях.
Генрик скатился под горку бесшумным гигантским перекати-полем. Я заскользил следом.
Охрана либо сладко спала, либо не была выставлена вовсе. По крайней мере, мы не заметили ни одного движущегося объекта на всем пространстве лагеря. Только со стороны заводика доносилось шипение пара, стравливаемого дырявыми котлами. Да время от времени принимался стучать от ветра плохо прикрепленный железный лист. Кажется, кто-то еще ходил внутри цехов, наверное, ночной дежурный, но
