жестким хлыстом одного из усов и уронил бессильно верхние конечности. Я отскочил, выдирая нож из содрогающегося тела. Мягко сдвинул рычажок предохранителя карабина, готовый уничтожать напарников зарезанного врага пусть более шумным, но зато более надежным, чем рукопашная схватка способом.
«Неужели влипли?» – пульсировала нервная мысль.
Из темноты вынырнул Генрик.
– Что у вас здесь?.. – рявкнул он и тут же охнул, заметив розовый, в коричневато-серых разводах и пятнах, труп. – Быстро уходим!
Мы ввалились в пещеру, рассредоточились, ощетинившись стволами в трех направлениях. Минут десять мы были молчаливы и неподвижны, как окружающие камни. Ничего, однако, не произошло. Ни облавы, ни даже бегства напуганных гибелью товарища дезертиров. Ни звука. Ни движения.
– Я впереди, Капрал второй, Бородач – замыкающим. Ходу! – скомандовал Гена, и мы углубились в недра горы.
Впереди маячила широкая фигура Гены. Сзади раздавался мерный топот Бородача, ежесекундно, наверное, ожидающего, что в спину вцепятся и не отпустят больше вражеские клешни. И предстояло еще ползти по «кишке». Своды неуклонно понижались, прижимая нас к полу. Прохватывало сырым сквозняком, ползущим со стороны прожженного в прошлый раз невидимого «донышка».
И дьявольски першило в носу.
Я едва сдерживал несвоевременное чихание.
До слез.
Пыхтя и почесываясь, я выбрался из отвратительной дыры, отбежал подальше. Меня трясло. Гадость! Гадость, гадость! Вот дыра-то ничуть не изменилась с прошлого раза и все так же напоминала готовый к испражнению анус.
Генрик, согнувшись, к чему-то прислушивался. Подойдя и встав рядом, я заглянул ему в лицо. Лица за щитком не было видно.
– Бородач где-то застрял, – сказал я. На меня снова напала нервная трескотня. – Ненавижу эту дыру! Чистенькая, гладенькая, а ползешь – как в дерьме по уши. Глаза бы мои на нее не глядели. У-у, сволочь!
Генрик раздраженно отмахнулся. Ну, и ладно. Мне постепенно становилось легче. Черт, ботинок развязался. Я присел и принялся стягивать болтающиеся концы шнурков двойным бантом с перехлестом. В этот момент послышался мокрый чавкающий хруст.
Я мгновенно обернулся, вскидывая «Дракона». Как раз для того, чтобы поспеть к финалу жуткой картины, развернувшейся в нескольких метрах от нас. Главным трагическим героем вынужден был стать Бородач. Его руки – одна, сжимающая карабин, другая – мешок со жратвой, – сея кровавые капли, похожие в «ночном» изображении шлема на зеленых светлячков, разлетались в стороны, откушенные и отшвырнутые клешнями стоящего на задних конечностях онзана. Сам Бородач, находящийся в состоянии, называемом военной медициной «боевым шоком», сделал по инерции еще шаг. Потом громко всхлипнул и крутнулся, нанеся беспощадный удар подкованным ботинком в высунутую башку членистоногого палача. Башка слетела как яйцо, выплескивая на стены полужидкое содержимое. Инерция пронесла Бородача дальше, и он не смог с нею совладать, лишенный возможности балансировать: культи рук были слишком коротки… Противники рухнули друг на друга.
Не прошло и секунды, как из дыры высунулась следующая тварюга. Я нажал на спусковой крючок.
Промазать на таком расстоянии невозможно. Скорлупа онзана содрогнулась, и он вывалился из лаза, сухо гремя клешнями. За ним тут же появился следующий, потом еще и еще… Я едва успевал отстреливать свою половину врагов. Четыре ноги позволяли им двигаться удивительно проворно, и не знаю, чем бы закончилась схватка, будь дыра пошире. На такой малой арене, при достаточном численном превосходстве онзанов, победа нашей стороны была бы проблематичной.
Один из противников метнулся мне в ноги, метя превратить в подобие Стража Врат Сильвера. Я отмахнулся прикладом, отскочил назад и выстрелил, вернее, попытался выстрелить, но попытка не удалась. В магазине «Дракона» не осталось зарядов. Не теряя времени на перезарядку, я швырнул карабин в сторону и с двух рук принялся садить пули – по три в каждую тварь – из пистолета. Навязчивый онзан, охотник за моими ногами, получил аж четыре и больше не нападал. Скреб короткими ручками по месту, где привык иметь голову, а ногами – по скользкому от собственной крови полу. Вместо головы ему попадались лишь бесформенные куски разнесенной моими пулями плоти. Я неистово расхохотался и зафутболил агонизирующие останки в сторону, откуда слышалось чудесное пение его сородичей, идущих в атаку. Кроме ангельских голосов онзанов я еще слышал, как рядом громогласно лязгает демонический АГБ Гены, и от этого становилось немного спокойнее.
Пистолет защелкал затвором впустую – кончился боезапас. Никто больше не пер на меня, и Генка не стрелял уже, но я продолжал нажимать и нажимать спусковой крючок, и не мог остановиться.
Саркисян сжал мое плечо и, сильно тряхнув, гаркнул:
– Хватит, все уже! Нет никого! Хватит, говорю…
Я обессилено пал на колени; из глаз хлынули слезы. Генрик, более психически устойчивый, чем я, крадучись двинулся к куче тел. Посмотреть, что с Бородачом. Ему оставалась какая-то пара метров, когда куча с глухим вздохом приподнялась, встряхнулась и осела, намного более низкая, чем прежде. Бородач, пришедший в сознание, но не ведающий об исходе схватки, привел в действие самоликвидатор.
Я заколотил кулаками по подвернувшемуся карабину и зарыдал уже в голос, а Гена, подняв руки к потолку, страшным голосом зарычал армянские богохульства в адрес бесстрастно взирающего на нас сквозь все времена и пространства всевышнего…
Я отыскал обе отрезанные руки Бородача и, попросив у его безбожной души прощения, вытащил из мертвых пальцев карабин и мешок. Снял с левого запястья личный браслет. Собственно, карабин нам был не нужен. Более того, был он нам совершенно бесполезен, верный лишь своему погибшему хозяину. Я забрал только обойму.
Генрик в это время стаскивал трупы онзанов в кучу. Я стал помогать. По моим подсчетам, мы угрохали около двух десятков тварей. При той плотности огня, что была нами создана, каждый из членистоногих мертвецов получил никак не меньше трех зарядов. Чрезвычайно расточительно.
