Уходили видения нехотя, говорили «до скорого» и «пока», намекая на то, что зависимость от галлюциногена крепка и долговременна. Филипп их в этом не разубеждал. Однако, окончательно оклемавшись, остатки отвара выплеснул, а котелок промыл и тщательно отдраил песочком. Бредить в здравом уме он больше не собирался. А если это не бред, то все, что сверхъестественные создания сделать для него могли, они уже пообещали сделать. Остальное же зависело только от него самого.
На пятый день пути впереди показалось нечто, отдаленно похожее на обрушенный в реку мост. Филипп ускорил шаги. Через полчаса сомнения исчезли – это был действительно мост, причем целехонький. То, что он издалека принял за обломки, на самом деле оказалось непривычной конструкции «быками». Сам же мост – две толстенные прозрачные трубы с тремя продольными металлическими полосами каждая, уверенно пролегал по хребтам «быков» и рушиться вовсе не собирался.
Почти бегом Филипп приблизился к трубам. Преодолев реку, трубопровод не оканчивался, а убегал хрустальными струнами вдаль, вознесенный на многометровую высоту серыми пирамидальными столбами. Филипп решил, что это – скоростная дорога, построенная достаточно развитой техногенной культурой.
Догадка вскоре подтвердилась. В ближней к Филиппу трубе бесшумно возникла длинная темная масса, быстро пронеслась мимо и исчезла. Филипп посмотрел вслед суперпоезду, хмыкнул и сказал вслух:
– Ого! А попутчиков не берете?
Не дождавшись ответа, он медленно пошел в сторону, куда умчался транспортный снаряд.
Вдоль Трассы, как он решил называть прозрачный трубопровод, были высажены рядами высокие красивые деревья с серебристой узкой листвой. Земля под деревьями оказалась ровной как газон, и Филипп легко шагал по этой, несколько одичавшей без постоянного присмотра, аллее. Время от времени он провожал взглядом пролетающие мимо быстроходные составы. Скоро удалось составить примерное расписание движения: три днем и один ночью в каждую из сторон.
Точную форму поезда разглядеть не представлялось возможным, но Филипп не расстраивался. Рано или поздно он дойдет до «станции» или «переезда», где во всем постарается разобраться.
Заселена планета была сравнительно редко. А может, так обстояло дело только в этом районе. По крайней мере, никаких наземных дорог, трубопроводов, линий энергопередач, возделанных полей, а тем паче населенных пунктов Филипп так и не заметил. Не видел он также и каких-либо летающих в атмосфере устройств, а ночью – движущихся звездочек искусственных спутников.
Он никак не мог сообразить, куда, собственно, попал. Филипп ни в коей мере не мнил, что исключительно подробно знаком со всеми освоенными терранами доменами. Но мир, населенный высокоразвитой расой, пусть даже и затерянный в «трещине»? Не может быть, чтобы о нем не знали Большие Братья. Если же знали, почему скрывали его существование от легионеров? Уж не потому ли, что это их собственная родина?!
Запасенные на пару дней дары реки подходили к концу, однако Филипп был убежден, что с голоду не пропадет. Его достаточно близко подпускали птицы, что склевывали опавшие с деревьев семена. Птицы напоминали бескрылых ворон, разжиревших до размеров курицы породы «леггорн». Если он и не пришиб до сих пор не одной, то только потому, что не нуждался в лишней пище. С питьем тоже проблем не было. В поросших жемчужной травой и мхом дренажных придорожных канавах плескалась относительно чистая водица, вполне годная для приготовления чая и мясной похлебки.
Однажды, совершенно неожиданно для себя, он снова заварил в котелке дурман-траву и жадно выпил отраву до дна.
Духи начали прибывать незамедлительно. Здоровались с Филиппом панибратски, звали по имени и демонстрировали сдержанную радость при виде Трассы. Не то чтобы они не одобряли стремления в обитаемые места, нет! Просто не были уверены, что Филиппа ждет там счастье. Говорили они, внезапно включаясь в беседу и так же внезапно умолкая, не прерывая ни на миг плавно текущей совместной речи. Стоило прекратить болтать одному, как подхватывал (по временам даже на середине слова, а то и звука) кто-нибудь следующий.
На этот раз выделялись среди них и своеобразные лидеры.
Ангелами руководил прелестный малыш-гермафродит, обладатель огромных серых глаз и бледного лица, грустного светлою иконописной грустью. Его платиновые волосы вились мягкими кудряшками. За спиной то вспыхивала, то гасла бриллиантовая радуга стрекозиных крыльев, трепещущих с мелодичным звуком. Подходящим был и голос херувима – печальный звон серебряного колокольчика.
Главным антиподом гермафродита выступал огромный черный ротвейлер. Чудовище, рожденное преисподней явно не для украшения природы. Вместо собачьей морды начальник бесовской команды имел негритянское лицо с поразительно вывернутыми наружу ноздрями и ослепительно-белыми лошадиными зубами. Верхняя челюсть его, значительно более выдающаяся, чем нижняя, почти не прикрывалась уродливой заячьей губой. Глаза цербера, имеющие желтовато-красные белки и ярко-зеленые вертикальные зрачки-щелки, яростно сверкали. Голос его, впрочем, был довольно приятен – этакий бархатный басок опытного обольстителя и погубителя слабых женщин.
Прочая небесная и инфернальная братия, числом доходящая до двух десятков, изумляла разнообразием фенотипов и полнейшей несхожестью характеров даже в пределах каждого из супротивных лагерей. Зачем им это было нужно, знал, наверное, один только Бог. Ну и Сатана, должно быть, знал тоже.
Мололи какой-то вздор, не то – уговаривая Филиппа совершить самоубийство, не то наоборот – ни при каких обстоятельствах не совершать. Стоило ему задать прямой вопрос, что же они предлагают конкретно, духи начали таять, загадочно улыбаясь.
А Филиппа после этого «сеанса» целые сутки мучил вульгарный понос. Особый, пикантный душок ситуации придавало полнейшее отсутствие в запасах Филиппа туалетной бумаги…
Когда кишечные неурядицы закончились, благополучно обойдясь без перерастания в дизентерию или другую холеру, Филиппа разобрал страшный и абсолютно здоровый легионерский голод. Он набрал полные карманы камней и отправился на охоту.
Выводок курицеворон не обратил на его приближение ни малейшего внимания. Они деловито рылись в листве, шумно ссорились, дрались, злобно метя крепким клювом в глаз сопернику, и даже не сразу заметили гибель одной из товарок. Филипп подивился их близорукости и почти пинками отогнал дурех от подбитой метким броском соплеменницы.
Мясо дичины оказалось жестким, жилистым, совершенно невкусным. Да вдобавок припахивало – резко, неприятно – чем-то смутно знакомым и откровенно нелюбимым Филиппом. Зато призрак голода отступил, так и не показавшись. И желудок, между прочим, принял подношение весьма благосклонно.
