А спасатели все не появлялись.
И совсем по-летнему полетели однажды ночью мириады бабочек-поденок, покрывая слабыми беловатыми, рожденными для краткого мига любви тельцами все вокруг. «Как саваном», – подумал я наутро. Испугался своей неразумной мысли, принялся суеверно кусать язык – боясь, страшно боясь, что уже опоздал.
А бабочки, постигшие, наконец, смысл и цель жизни, и сурово наказанные за это, падали, падали, падали…
И умер Генрик…
ГЛАВА 2
Ночью, звездной и студеной,
В тихом сумраке полей –
Ослепительно-зеленый
Разрывающийся змей.
Филипп шел вниз по течению реки. Оставаться дальше на проклятом месте, напоминающем о смерти лучшего друга, ему не хотелось. Ждать спасательную команду он больше не собирался. Сколько можно? Да и нужно ли? Ими, понимал он, хладнокровно пожертвовали, не пожалев даже соотечественников. А сейчас – списали уже, наверное, в боевые потери. Восполнить которые – раз плюнуть. Вояк, жадных до бешеных гонораров, обещаемых Большими Братьями, на Земле отыщется немало. Лопатой греби. Так что, «оставь надежду, всяк сюда попавший».
Он и оставил.
Могилу для Генрика Филипп сооружал всерьез. Дно укрепил настилом из тонких жердей и такой же настил сделал для «потолка», чтобы земля в лицо не сыпалась. Положил тело в спальник, а спальник надул. Вначале спустился в яму сам и затем уж снял импровизированный гроб, обняв, как младенца. Бережно уложил скорбный сверток на чисто ошкуренный древесиной настил, выбрался наверх, спустил в могилу «потолок». Не торопясь, зарыл.
Потом вкопал тщательно выструганный, собранный «в паз» и скрепленный рыбьим клеем большой старообрядческий крест о трех перекладинах. Вершину креста он покрыл островерхой двускатной крышей из самодельных дощечек и бересты. Холмик укрепил дерном, положил на него шлем, генератор сферы и все батареи от карабина.
Помолился, удивительно легко вспомнив давнюю, в детстве еще преподанную бабкой науку. А ведь не молился он до того ни разу в жизни. То есть по-настоящему – никогда. Крещенным был – это да, суеверным был, а вот верующим… Разве что условно.
«Надо бы поплакать сейчас, – подумал Филипп отстраненно, запуская генератор. – И выпить водочки».
Но водки не было, а плакать он больше не мог.
Из оружия он взял с собой штатный тесак, пистолет, наручный нож «Рэндол» да саркисяновский гранатомет с полным боекомплектом. Карабин Филипп припрятал под поваленное дерево, решив, что таскать за собой «Дракона», годного ограниченное время, попросту глупо. Тем более, по мощности и скорострельности АГБ ничуть не хуже.
Опознавательные браслеты Генрика и Бородача он положил в ранец. Туда же опустил спальный мешок, самодельный котелок, аптечку со скудными остатками пластыря и сомы, пищевой НЗ. Флягу и тесак повесил на поясной ремень, пистолет – на законное место на бедре. Обоймы и последний пиропатрон растолкал по карманам. Нацепил на зажившую руку пульт Генрика, непонятно почему до сих пор работающий – правда, только в режимах хронометра и термометра.
Шлем, приклеив усик микрофона пластырем к подкладке (так спокойнее: меньше вероятность случайного подрыва), приторочил к ранцу. На голову натянул берет.
– Готов? – спросил он себя вполголоса.
Коротко дернув в ответ плечом: «Вполне», похлопал ладонью по фальшивой травке фальшивого холмика. Попрощался. Сферический склеп на ласку отреагировал жутковато, гостеприимно раскрыв околомогильное нутро.
Филипп быстро, не оборачиваясь, пошел прочь.
Двое суток он двигался берегом реки, практически не встречая сколько-нибудь серьезных преград. Впадающие в реку ручейки он переходил вброд, а подтопленные места, вроде стариц, огибал широкой дугой. Спешить было некуда, а потерять направления он не боялся. Реку, даже такую спокойную, слышно издалека. К тому же рельеф был относительно сглаженным.
Населенных мест, на которые Филипп, по правде, все-таки мечтал наткнуться, не встречалось. Как и прочих признаков цивилизации. Он, тем не менее, старался не терять присутствия духа. Пел во всю глотку песни, спал, когда разморит не по-осеннему теплое солнышко, кушал от пуза жареное мясо лягушек и рыбу.
Пытался варить чай из приглянувшихся трав. Методом проб и ошибок (все еще помня о лже-лабазнике) Филипп выделил несколько растений, отвары которых были наиболее душистыми и вдобавок не вызывали побочных эффектов нежелательного свойства.
Впрочем, ошибка в подборе трав и была-то всего одна. Зато какая! Приятно пахнувшая мятой метелка сизых цветков, вскипяченная в полулитре воды, погрузила его в стойкую трехчасовую галлюцинацию с видениями религиозно-мистического характера.
К нему, парализованному сладкой истомой, принялись тучами слетаться, сползаться и сходиться разнообразного вида ангелы и бесы. Крайне настороженно относящиеся друг к другу, к Филиппу они относились напротив очень доброжелательно. Поголовно, несмотря на кастовую принадлежность. Искренне жалели его, хлопали по плечу. Многозначительно кивая, обещали походатайствовать за душу Генрика перед начальством. На вопросы о собственной судьбе Филиппа отвечали уклончиво, а то и вовсе не отвечали.
Филипп на них не обижался. Служба, понимал он. Не положено – значит, не положено.
