Так поет Зюльма, и ей звонко вторят певучие струны чианури…
О, он скоро увидит эти зильфляры, эти кротко мерцающие, как звезды, глаза!
Крыло Азраила веет уже над ним…
А Сафара все нет и нет… Отсюда с кровли видна горная тропинка; Джемал нарочно приказал нукерам перенести себя сюда…
О, как сладко поет Зюльма!.. Что за трогательный, за душу хватающий голосок!..
Добрая, ласковая крошка! Нелегким покажется ей ее вдовство! Тяжелым ударом падает на ее голову его смерть…
Смерть! Она уже не медлит… Голос Зюльмы как-то странно далеко звучит в его ушах… Точно между ним и ею встала целая стена на кровле… И в глазах тускнеет… черный туман застилает зрение… Какой-то леденящий душу холод проникает в его внутренности… Он с жадностью хватает прохладный воздух губами… но сжатое предсмертной спазмой горло не пропускает его…
Что же Сафар? Где он? Что не спешит он привезти ему прощение отца?
О, как тяжело умирать непримиренным!..
А солнце уже совсем, совсем близится к закату; только один золотой венчик виднееся из-за гор. Вдруг разом оборвалась песнь… На прерванном аккорде замолкла чианури… Зюльма, не отрывавшая вместе с умирающим взора от горной тропинки, быстро вскочила на ноги, далеко отбросив жалобно зазвеневшую всеми своими струнами чианури.
— Господин! Я вижу всадников… Они скачут во весь опор к Карату.
Умирающий оживился… Слабый румянец проступил в лице… Она не ошиблась — Зюльма… Действительно, целая толпа всадников несется к аулу…
Только пыль клубится серым облаком над ними, да камни с шумом свергаются в бездну, отброшенные копытами лошадей… Впереди всех — белый всадник, на белом же как кипень коне… Что это?.. Ужели зрение обманывает Джемалэддина? Нет, он из тысячи узнает этого человека.
Нет сомнений: белый всадник — это его отец, Шамиль. Он спешит на свидание к умирающему сыну.
— Черный Азраил, помедли немного… Дай мне увидеть его… испросить прощение… обнять дорогого… — весь задыхаясь от волнения и муки, лепечет умирающий Джемалэддин.
А всадники приближаются… Вот они уже скачут во весь опор по улице аула… Белый конь белого всадника весь в мыле. Тяжело вздымаются его крутые бока…
Золотой венчик уж почти сгладился с вершиной и готов погаснуть, только одна красноватая точка осталась вместо огромного пурпурового шара.
Джемалэддин с тоскою следит за ним.
Смерть уже близко… Смерть уже рядом… Черный Азраил полуприкрыл его своим холодным крылом… Сейчас вместе с угасающей за горою солнечной точкой угаснет и его жизнь… А всадники уже спешились… Вот по лестнице на кровлю быстро вбегает кто-то.
— Это он, это отец! — весь замирая, уже не голосом, а только сердцем лепечет несчастный.
Вот Зюльма почтительно склоняется, закрывшись до глаз чадрою… Шамиль уже на кровле. Шамиль здесь…
— Отец!.. Благодарю тебя, Исса, что Ты исполнил мое желание, — хриплым голосом, собрав последние усилия, вскрикивает больной и судорожно зажимает в руке золотой крестик.
— Я прощаю тебя! Живи, мой Джемал! — несется ему в ответ трепетный голос, и рыдающий Шамиль принимает в объятия сына.
Поздно! Поздно хватился имам.
— Отец!.. Исса великий… Иду к Тебе!.. — слышится слабый, предсмертный шепот умирающего…
Золотая точка медленно гаснет за горами… Последний вздох поднимает грудь Джемалэддина, и он безжизненно виснет на руках отца…
Часть третья
ПОСЛЕДНЕЕ УБЕЖИЩЕ
Глава 1
Русские наступают
— Народ! Ты даешь гибнуть вере! Напрасно исполняешь ты намаз и халлрукс, напрасно ходишь ты в мечеть, — небо отвергнет твои молитвы и приношения. Присутствие неверных заграждает тебе путь к трону Аллаха! Молитесь, кайтесь, но прежде всего ополчитесь на новую священную войну. Я благословляю вас на брань! Смерть и уничтожение урусам!.. Именем Аллаха и Его пророка Магомета я трижды проклинаю наших врагов и объявляю им еще раз газават! Отныне их судьба решена окончательно! Никому не будет пощады! Реки и моря покраснеют от крови неверных… О! Эти урусы увидят, что не ослабла еще рука Шамиля, не иступились шашки мюридов, не заржавели их винтовки!..
Так говорил Шамиль своим воинам после того, как русские изгнали его из Дарго-Ведени.
Вскоре за тем неутомимый вождь горцев двинулся во главе своего, уже далеко не столь многочисленного, как прежде, войска к Новому Буртунаю. Укрепив это селение, лежащее в глухих недрах Андии, он сам расположился в небольшом ауле Чорто, откуда и посылал свои отряды в Чиркей и Аух. С одним из таких отрядов у русских, в глухом Андийском лесу, произошло новое сражение. Но твердая надежда Шамиля на победу не оправдалась. Несмотря на все усилия мюридов, победа осталась за русскими. Горцы, разбитые нашим войском, беспорядочно кинулись в бегство. Их храбрейшие начальники- наибы Технуцала-Измаил Ботлинский и Мустафа Ахмед Кудалинский остались с отсеченными головами на поле битвы…
После этой победы русские подступили к Новому Буртунаю и овладели им. Желая удержать дальнейшее движение врага, Шамиль неподалеку от Буртуная приказал поспешно устроить завал. У этого завала произошло большое сражение, в котором погиб целый отряд горцев с наибом Шамхалом Тиндальским во главе.
Вскоре за Буртунаем был взят Аух.
Русским отрядом командовал князь Орбелиани.
Ужас овладел горцами: неудача следовала за неудачей…
— Этот год принадлежит князю,[112] — говорили они, — все равно, драться или нет, — победа у урусов.
Действительно, счастье изменяло на каждом шагу когда-то непобедимому вождю мюридов. С потерею же Буртуная его дело пришло почти в полный упадок, так как для русских открывалась прямая дорога к самому Ведени, новой столице имама.
Генерал Евдокимов, старый, опытный воин, изучивший горцев и их военное дело, назначенный главнокомандующим начальником левого крыла, шаг за шагом, с преданными ему воинами, вырывал из рук горцев один аул за другим. Считавшиеся неприступными ущелья в горах на берегу реки Аргуни очутились в руках русских. Везде и всюду быстро воздвигались русские укрепления, прорубались просеки, устраивались дороги…
Мюриды отступали, с ожесточением оспаривая каждый кусок земли. Шамиль с горстью самых пламенных горцев бросился к Владикавказу, но там был встречен отрядом генерала Мищенко и разбит наголову. В то самое время генерал Евдокимов разбил другой отряд мюридов и занял Шатой, а генерал
