шарлатан.
– Вы не совсем точны, – повернулся к нему Плевич, и я было понадеялся на него, как на единомышленника. Однако напрасно: Плевич всего лишь желал напомнить, что в исключительных случаях возможно решить, принадлежит ли кровь млекопитающему животному либо рыбе или птице, не более того.
Ну что ж, вздохнув, подумал я, хоть и возможно для меня провести микроскопическое исследование пятен, изъятых мною с места происшествия, придя к моему другу – старому судебному доктору в мертвецкие, но оно не будет иметь никакой официальной силы; частный опыт, не более…
Между прочим, Иван Моисеевич Реутовский дал мне дельный совет, предложив осмотреть подошвы всех лиц, входивших в помещение, где обнаружен был труп. Он напомнил мне про дело Стейнгель, в котором следы крови, разнесенные по квартире одним из инспекторов сыскной полиции, ошибочно приняты были за следы лица, причастного к убийству. И как я сразу не подумал об этом!
– Вы ведь сказали, Алеша, что кровавые следы подошв обрываются у двери, почему вы и не смогли проследить, в каком направлении ушел преступник? Странно, что за дверью залы, где лежит труп, его башмаки перестали отпечатываться кровью, а?
Вызвав в памяти картину места происшествия, я вынужден был согласиться, что это странно.
– Или следует предположить, что убийство он совершил обутым и до двери дошел в обуви, а по выходе из залы зачем-то разулся. А раз не нашли его башмаков, значит, в руке их понес? Чтобы вас с толку сбить? Э-эх! Вы ведь знаете, Алеша, инструкцию для чинов полиции с целью сохранения следов преступления?
К стыду своему, я не только не знаком был с этим документом, но даже и не слышал про него. Реутовский не поленился сходить в свою камеру и воротился с затрепанной книжицей служебных документов, открыл ее на заложенном плотной облаткой месте и зачитал мне оттуда абзац об обязанностях представителей полиции на месте обнаружения преступления.
– «Если на месте преступления окажутся какие-нибудь пятна, следы крови, отпечатки рук, ног или орудий преступления и следы взлома, – полиция следит за тем, чтобы таковые не были уничтожены или попорчены».
Прочитав с выражением, он значительно обвел нас всех глазами. Судя по реакции моих молодых товарищей, никто из них, так же, как и я, не слышал про эту инструкцию. Реутовский покачал головой.
– Ах, молодежь! Такие документы следует назубок знать и при случае употреблять, это ведь азы нашего следственного дела. Охранял там кто-нибудь место происшествия?
– Да, у двери стоял жандарм…
– Вот у него сапоги и осмотрите в первую очередь. Он ведь стоял до конца осмотра?
Я подтвердил это обстоятельство, вспомнив мрачную фигуру, топтавшуюся у дверей залы, и уже начиная мучительно переживать, что не догадался в первую очередь проверить подошвы у этого молчаливого стража и у остальных чинов полиции и жандармов, буквально наводнявших все, даже самые укромные, помещения особняка.
– Вот-вот! Им охранять надо труп и обстановку его обнаружения, чтобы никто ничего, не дай бог, там не изменил, а они шастают вокруг, наступают в кровь, потом разносят по дому и даже сами того не замечают. Могут уронить, разбить что-нибудь, и смолчат, а ты потом голову ломай! Да вы не краснейте так, Алеша, со всеми это было. И со мной такое случалось по молодости лет. А еще там, небось, полно было праздных соглядатаев, а? Всякие вельможи да сановники понаехали инспекцию наводить да пить коньяк баронский, соболезнуя. Так и они наследить могли…
– Но нельзя же их не пустить? – поднял бровь Плевич.
– Погодите, Валентин, время пройдет, заматереете на судебной службе, и принцев гнать будете с места происшествия, – усмехнулся Иван Моисеевич.
– Неужто? – как всегда, высокомерно, отозвался Плевич. – Хотя, если поставить себе целью застрять навечно в должности судебного следователя…
Все собравшиеся тотчас же поняли, что Пле-вич желал так уязвить старика Реутовского, не сделавшего, по его мнению, достойной карьеры, и всем стало неловко. Я собрался уже было ответить за Реутовского в том смысле, что быть честным человеком – само по себе уже карьера порядочная, но усомнился, не обижу ли я Ивана Моисеевича еще больше. Он уже насупился в свои пышные бакенбарды, но тут на помощь пришел Мару-то-Сокольский с его добродушной улыбкой. Он быстро поменял тему разговора, задав вопрос, будто не слышал реплики Плевича:
– Так что же, еще и от полиции охранять надо место происшествия? – И Реутовский повернулся к нему.
– Не всегда так бывает, но и в полиции люди разные. Есть даровитые сыщики, и много их, а есть и такие, кто только номер отбывает, да и пьют там, ох как! Да и то, вы тут все с образованием, а они – как Бог на душу положит, все из разных мест в полицию пришли. И надо знать, что в хороших домах смертоубийство редко бывает, сыскные же у нас все больше по притонам да трущобам, а там привыкли не церемониться.
Реутовский отдал мне сборник служебных документов и продолжал, обращаясь не только ко мне или Маруто, но и ко всем остальным:
– Имейте в виду: отношения с полицией всегда у нас были непростые, и соперничество имеет место, и пренебрежение друг другом. А эта инструкция специально была издана после ряда случаев, когда полицейские, не из злого умысла, конечно, а из служебного рвения, нарушали обстановку места происшествия, производя самостоятельные розыски, и часто это вело к запутыванию следствия. Обыкновенно как бывает? А бывает так: низшие чины полиции ведь узнают о совершившемся преступлении до прибытия следователя. И, не ожидая его, приступают к осмотру и исследованию места совершения преступления. И такой порядок укоренился почти повсеместно, уж поверьте мне. А между тем, не обладая соответствующей подготовкой и не будучи в состоянии уяснить себе значение и сущность приемов раскрытия преступлений, они своими действиями не только не облегчают задачи следователя, но даже вредят успехам предварительного следствия. Я за свою профессиональную жизнь собрал множество свидетельств такого вреда. Где-то ножик подобрали и уложили аккуратно в пакет, а следователю отдать забыли. В другом месте вот так же кровь на башмаках разнесли по всему дому, а следы эти кровавые следователю указали совсем на другой путь, нежели тот, которым воспользовался преступник, не наступивший, в отличие от неуклюжего полицейского, в лужу крови.
После услышанного усидеть в конференц-зале я более не мог, и, сорвавшись, поехал в недавно оставленный мною полицейский участок.
Услышав, куда я собираюсь, Реутовский напутствовал:
– Вы, Алеша, не в участок лучше, а в Управление сыскной полиции поезжайте, на Морскую. Лучше пусть они распорядятся всех собрать.
Что ж, на Морскую, так на Морскую. Пешком по набережной дорога туда займет у меня более получаса, даже при моем широком шаге; придется ловить извозчика. Когда я уже выбегал из здания Окружного суда, меня вдруг прямо в дверях остановил Плевич.
– Колосков, постойте! – он просто преградил мне дорогу, и я вынужден был задержаться. – Прошу вас на два слова.
Мы отошли от двери в угол вестибюля. Я был раздосадован этой задержкой, опасаясь, что могу не застать всех полицейских агентов на службе в связи с поздним часом, и поэтому не сразу обратил внимание на то, что Плевич сильно взволнован. Правда, мы всегда отмечали за ним излишнюю горячность, в особенности при малейшем несогласии с его мнением, но сейчас он был возбужден более обычного, и даже слегка задыхался.
– Алексей, я решился обратиться к вам с предложением, и хочу, чтобы вы поняли меня правильно, – Плевич перевел дыхание и продолжал, – прошу вас подать начальству рапорт о передаче дела об убийстве в доме Реденов.
Тут я позабыл даже о необходимости спешить в полицейскую часть.
– О передаче дела? Кому же? И почему это? Объяснитесь, коллега, – попросил я, пока с усмешкой, но сердце екнуло от нехорошего предчувствия. Неужто Плевич сейчас от имени коллег упрекнет меня в пристрастности, сославшись на знакомство мое с Реденами?
– Объяснюсь, – Плевич старательно отводил глаза, но потом вдруг вскинул голову и вызывающе глянул
