— Надо обыски у них делать, Леня, — задумчиво сказала я, присев снова на корточки и разглядывая форменный милицейский ботинок из кораблевского пакета.
Да, именно такие ботинки, с толстой рифленой подошвой, Кораблев привез из морга в виде слипшегося обгоревшего блина. Завтра мне влетит по первое число за то, что по вертолетовским бойцам у меня еще и конь, не валялся. А уж их-то давно надо брать и работать с ними плотно. А мне остается разорваться на тысячу маленьких Швецовых, чтобы все успевать. И не спасает даже Карнеги с его заповедью о том, что дела нужно делать не в порядке их срочности, а в порядке их важности. А что вы скажете, уважаемый Дейл, если дел куча, и все они одинаково срочные и одинаково важные?
Держа в руке милицейский ботинок, я подумала о том, что обгоревший труп, найденный нами в Токсове, все-таки окажется трупом оперуполномоченного Владимира Владимировича Бурдейко, который, судя по тому, что я знаю на сегодняшний день, принимал участие в трех эпизодах шантажа вместе с оперуполномоченным Сиротинским и следователем городской прокуратуры Денщиковым.
Ну, даже если предположить, что в случае с юристом страховой компании Костенко его использовали втемную, — например, Денщиков сказал, что надо съездить, задержать человека за изнасилование и привезти в РУВД, то в следующий раз-то он уже должен был понимать, что к чему? И кроме того, на совести Бурдейко и Сиротинского еще незаконный обыск у Скородумова. Хотя тут тоже — как посмотреть: постановление на обыск у них было, тут не придерешься, а они — люди маленькие, им сказали, что искать, они и искали. С чего я взяла, что он в сговоре с Денщиковым? Да и Денщиков, в этом я не сомневалась, наверняка уже придумал правдоподобную версию в оправдание всем своим акциям. А на чердаке напротив вертолетовского дома что Бурдейко делал? Выбирал место для бомбы с дистанционным управлением? Или выполнял служебное задание, следя за преступным авторитетом? Блин, как разобраться? Дорого я бы дала, чтобы узнать, что же из него вытрясли в токсовском лесочке вертолетовские цепные псы… А что-то, наверное, вытрясли. У них методы дознания очень эффективные. А от того, что там, в токсовском лесу, облили бензином и подожгли предварительно измолоченного, как боксерская груша, не кого-нибудь, а оперативника, было нехорошо на душе. Даже если он и был продажной гнидой, — все равно не заслуживал такой страшной смерти… Интересно, а Сиротинский-то еще жив? А брат его?
— Лень, а где ты все-таки с Анджелой познакомился? Извини, конечно, за нескромный вопрос, — обратилась я, сидя на корточках, к Кораблеву, занимавшему мое место и наблюдавшему за тем, как я собираю его шмотки.
— Подвез я ее, на машине, — рассеянно ответил Кораблев, думая о чем-то своем. — Я иногда на тачке халтурю, жить-то надо на что-то. Нет, вы представляете, как кризис грянул, народ стал на общественном транспорте ездить, не допросишься. Выехал я тут на охоту, стою на Комендани, мерзну, жду возле остановки, — может, кто-то заинтересуется. Поздний вечер. Тут подходит ко мне разодетая барышня, в рюшах и бомбошках, с каблуков чуть не падает. Доковыляла, значит, до меня, наклонилась, из декольте все вываливается, и интимно так говорит мне: «Усть-Луга…» Я чуть из тачки не выскочил, в душе все запело, думаю, голубушка, ты ж меня обеспечишь на всю рабочую неделю. Ух, прямо так сейчас и расцелую. Не в силах сдержать возбуждение, спрашиваю: сколько? Она декольте трясет и отвечает игриво: сто! Лихорадочно соображаю — рублей или баксов. Решаю, что поеду и за то, и за то. Открываю дверь и говорю: прошу, мадам! Она мне — нет, пойдем! И тянет меня за галстук из машины. Я удивляюсь, говорю — куда ж идти, ехать надо, а она повторяет: «Усть-Луга!», причем с придыханием. Блин, и тут до меня доходит: да не Усть-Луга, блин! А «услуга».
Нет, вы представляете? Я до утра в себя приходил.
— А где ж ты Анджелу подхватил? — продолжала я настаивать.
— На площади, возле городской прокуратуры…
Я наконец упаковала пристойным образом Ленькины форменные причиндалы и, поднявшись с корточек, протянула ему пакет. Он его молча взял.
— А где волшебное слово? — Я выжидательно смотрела на него.
— А! Спасибо, — спохватился Кораблев.
— Спасибом не отделаешься, Леня. Надо срочно устанавливать этих людей и всех ко мне вытаскивать. — Я протянула ему список, составленный ювелиром: три фамилии, с номерами телефонов, покупателей и продавцов итальянского креста. — Найдешь их, получишь орден.
— За Вертолета орден не получу, — возразил Кораблев.
— А ты что, только за орден согласен работать?
— А вы за что, за зарплату работаете? Кстати, вам ее заплатили?
— Нет еще, завтра обещают. Ох, блин, я же договорилась с мамашей Чванова и собиралась к ней поехать после заслушивания из городской, а зарплату не раньше трех привезут. Значит, я и завтра не получу.
— Давайте я за вас получу, — хмыкнул Кораблев.
— Ага, и в китайский ресторан. Как ты расплатился-то там?
— Расплатился, не волнуйтесь.
— Тебя не вышвырнули за проявленную наглость? — Меня не только не вышвырнули, мне еще дали карточку постоянного гостя, я теперь туда могу ходить со скидкой.
— А ты не боишься, что, когда широкая общественность узнает о смерти Вертолета, у тебя карточку отнимут?
— На ней не написано, что я друг Вертолета…
— На, почитай, — я кинула ему протокол допроса Костенко.
Кораблев внимательно изучил показания несчастного юриста и прокомментировал:
— Ну вот, кабаки да бабы довели его до цугундера. Половой извращенец, так ему и надо. А это что, моя Анджелка в теме?
— Твоя, твоя, так что глаз с нее не спускай. Она знает, где ты работаешь?
— Знает, я баб когда в машину сажаю, сразу говорю: «Здравствуйте! Полиция нравов!» Я ей уже предложил к нам общественным помощником оформиться.
— Куда к вам? В РУБОП, что ли?
— В полицию нравов…
Трясясь вместе с шефом на нашей разваливающейся машине, по дороге в городскую прокуратуру, на заслушивание, я думала, что, если методсовет будет у прокурора города, лучше смотреть, как облетают последние, редкие листья с кустов на площади. Когда руководство устраивает выволочку, лучше не принимать ее близко к сердцу, а любоваться видом за окном, время от времени кивая в знак того, что не заснула еще.
Методсовет по убийству Бисягина, с учетом важности и общественной значимости дела, взялся вести сам прокурор города Дремов. Я чуть не хихикнула, хорошо, в последний момент удержалась, получилось, что я только сдавленно хрюкнула; просто, увидев наше первое лицо, вспомнила его выступление по телевизору в день похорон депутата Бисягина. Дуремар, вцепившись в трибуну, как мокрый котенок, выкрикнул в пространство какую-то загадочную фразу о том, что информации следствием уже собрано достаточно и что это ужасное преступление будет раскрыто не сегодня-завтра, в общем в самые ближайшие дни, короче — преждевременно… Мы смотрели его выступление в приемной у шефа, куда народ созвали по такому случаю, и дружно пытались понять — в каком смысле преждевременно? Когда общество еще не будет готово воспринять такое раскрытие?
«Злые вы какие, — сказала канцелярская Зоя, — он хотел сказать, еще до того, как истечет двухмесячный срок расследования…» — «Ну так бы и сказал, — проворчал Горчаков. — А мы тут что, гадалки, что ли, соображать, что он имел в виду! Прежний прокурор хоть говорить умел».
Вообще компания собралась весьма представительная: у руля, на председательском месте, Дуремар, в президиуме генерал Голицын (вот кого я была тут рада видеть), наш шеф, прокурор Будкин и Василий Кузьмич. И рядовые в зале-я, Кораблев и Мигулько. Хотя, вернее, в зале-то как раз все вышеперечисленные, а мы с Ленькой и Костиком на арене Колизея.
Сначала Дуремар выступил с получасовой невнятной речью о необходимости раскрытия таких важных преступлений, подрывающих основы государственности; все успели по несколько раз уснуть и проснуться, а мне не спалось, и я с тоскливой неприязнью думала, что убийства сопровождали человечество на протяжении всей его истории, начиная с Каина и Авеля, и ничего такого страшного с государственностью не
