кистью, и пером, и все ради того лишь, чтобы сознаться вдруг,
да, помогать борцам с невидимым врагом родного государства
охотно взялся Толя, но вовсе не по зову сердца, нет, не по
собственному решил он это делать все почину.
Лишен был выбора прятный юноша с хорошими
манерами, в безвыходное просто поставлен положение
невиданным кощунством, бессмысленным и наглым
святотатством, грозившим комсомольской организации
Южносибирского горного лишиться навсегда, навеки
почетных званий — передовая, ьоевая, но, впрочем, это Толю
мало беспокоило, когда бы черное пятно, упавшее внезапно на
накрахмаленную грудь, не угрожало растечься, лишая вида,
шарма, обаяния, буквально все и вся, и в том числе, конечно,
примерно с год тому назад союзом молодежи институтским
прижитый от Толи Кузнецова столь популярный дискоклуб с
названием идеологически нейтральным (не вредным, то есть)
'33 и 1/3'.
Увы, никто не мог уверен быть в своей уязвимости,
спокоен, равнодушен, безразличен, после того, как в одно
прекрасное утро (в канун, о, Феликс, архангел без весов, но с
маузером, сто десятой годовщины рождения своего) в
Ленинской комнате Южносибирского горного прозрел
внезапно вождь мирового пролетариата.
Скандал.
У гипсового изваяния, у бюста метр на метр на
полтора, проклюнулись вдруг глазки голубые, моргала алкаша
и маловера.
Привет.
И что прискорбнее всего, событие сие, неописуемое
чудо, принародно явленное, никто из членов актива
институтского, места в президиуме занимая, не заметил.
Расселись деканы и секретари, под носом у основоположника
расположились и в зал уставились угрюмо, а с залом,
отличниками, стипендиатами именными, лауреатами
конференций научных, олимпиад предметных, красой и
гордостью, грядущей сменой неладное как будто что-то
происходит.
То есть присутствуют, конечно, внимают
рапортующему, лица правильные, глаза ясные, и в то же время
впечатление создается такое, будто бы шепчутся, черти,
шумок какой-то гуляет по рядам, сквознячок. Ни один мускул
на лицах не дрогнет, а между тем какая-то улыбочка неясная
как будто бы бродит, то тут мелькнет, то там, флуктуирует
сама по себе, эманация нехорошая от присутствующих
исходит, а от кого конкретно, и не сказать, от всех как бы
сволочей разом. Напряжение, словом, и вдруг… смешок.
Этакое фырканье мерзкое, тут, там, здесь…
Да что такое? Уж и оратор, ректор, профессор Марлен
Самсонович Сатаров, как ни был увлечен перспективами и
планами, задумок роем воодушевлен, взволнован, и тот нить
потерял, встревожился, ноздрями поиграл, туда зыркнул, сюда
глянул. За спиной, сзади, слева, — чутье подсказывает,
селезенка сигнализирует, но не к лицу такой персоне, сами
понимаете, движения резкие и праздный интерес, вновь рот
открыл Марлен Самсонович, но, нет, увы, не утерпел
председатель совета ректоров вузов промышленного края,
пять раз (пожалуй, даже шесть) не избранный член-корром АН
СССР, не выдержал, наперекор гордыне обернулся, а там,
пролетарии всех стран соединяйтесь, будь готов — всегда
готов, подмигивая правым глазом, в усы посмеиваясь
бесцеремонно так, по-свойски, любуется им, святый Боже,
самый человечный человек.
Короче, никаких шансов скрыть злодеяние
чудовищное, факт утаить, замять, спустить на тормозах, в
рабочем порядке, в узком кругу, своими силами, исключено.
Заседание окончено, выездная сессия открыта.
Вот после чего доселе незримый, то ли из воздуха, из
теней коридорных голубых сложился, а, может быть, и прямо
из стены шагнул, мгновенно отделился мужчина рыжий в
неброском пыльнике широком армейского покроя и в кепке
пролетарской восьмиклинке. Явился, неулыбчивый, протопал
по-хозяйски в зарезервированный кабинет без разъясняющей
таблички, но с пломбой пластилиновой на косяке, старший
лейтенант Виктор Михайлович Макунько,
оперуполномоченный, кем? так и просится в строку
дополнение, ну, что ж, извольте, с превеликим удовольствием,
всем советским народом.
Сел в кресло под портретом черно-белым сердечника
чахоточного с бородкой, без очков, во френче и комсомолом
занялся Южносибирского горного, с руководящей головкой
работать стал, но, впрочем, и рядовыми членами союза
молодежи не брезговал, случалось, вызывал для очного
знакомства, беседы, разговора тет-а-тет.
На каком основании, спрашивается?
Не следует ли здесь усматривать попытку начальства
институтского на плечи молодые неокрепшие, на спины юные,
учебой безоглядной искривленные, сложить? Конечно,
безусловно, но в то же время захочешь и не придерешься, ибо
рыльце у институтского авангарда, пятачок, да что там, вся
ряха оказалась и в пуху, и в соломе, и еще черт знает в чем,
наредкость, в общем, неприглядной вышла физиономия.
Увы, именно она, неоперившаяся поросль, боевитая
смена, добродушием старых товарищей безобразно
злоупотребляя, и превратила святое место, Ленинскую
комнату, подумать только, в проходную. Да, дверь, что
виднелась справа в простенке за сценой с Ильичом,
светящимся во мраке, декоративной не была, вела
полированная, блестящая, под цвет панелей (продукции
побочной Южносибирской пианинной фабрики) в большое и
