— Задача архиважная, товарищ Макунько.
— Решим, — заверил волейболист и конькобежец,
рабоче-крестьянский свой поправил головной убор, широкий
пояс затянул и вышел, работать, действовать решительно и
быстро.
То есть, конечно, не без этого, в начале самом
сомнения кое-какие были, просматривалась пара, тройка
версий, но очень скоро ложные отпали и, собственной гордясь
и правотой, и прозорливостью, шел к ордеру на обыск и арест
старлей, спокойно, грамотно и четко разрабатывая связку
Ким-Закс.
Признаться, правда, политикой не пахло, рукой
Моссада, деньгами ЦэРэУ (жаль, но не все же сразу) пьяным,
циничным хулиганством отдавало происшествие (на почве,
сомнений никаких, обиды личной и амбиций непомерных),
хотя, кто знает, кто знает, что может вскрыться,
обнаружиться, когда припертый к стенке уликами Ванюша
Закс сознается во всем, заговорит.
Ведь кто-то надоумил, подал идею чудовищную
кощунственного плана мщенья. Слабохарактерный,
безвольный, недалекий Закс (таким лепился образ Вани со
слов Устрялова, Васильева, его товарищей, знакомых,
педагогов) сам вряд ли мог решиться, в одиночку задумать и
злодеянье гнусности подобной совершить. Кто за его спиной
стоит, с какою целью манипулирует обиженным,
запутавшимся в жизни, бывшим вторым секретарем и
президентом дискоклуба? Не Ким ли, Игорь Эдуардович?
Студенческой дружины командир, организатор секции
спортивной 'Черный пояс'? Ах, как хотелось Виктору
Михайловичу за шкирку взять указанного юношу, за коим
числилось, похоже, многое — и вымогательство, и спекуляция,
и вовлеченье в проституцию, да-да, но он исчез. Ни раньше и
не позже, именно тогда, когда поставил галочку в блокноте
лейтенант — пора. Исчез, два дня назад из общежитья вышел,
направился на консультацию по высшей математике, но по
дороге слился с местностью. Пропал.
Дома, деревья, гаражи, заборы — предметы пребывали
на своих местах, безропотно путь следования краткий
обозначали, а Игорь Эдуардович отсутствовал. Полдня
напрасно сбивая с ритма сердца преподавателей основ анализа
и матстатистики, гулял метр восемьдесят два в козырном
чепчике по коридору, знакомился со стендами, заданья изучал
самостоятельные и методические указанья к ним. Потомок
шелестел листвой, ходил неплотным облачком по небу,
пичугой серокрылой чирикал в кронах тополей, а вот лицом к
лицу явиться, предстать не соглашался ни за что.
Досадно, огорчительно, что предпоследний
оперативный пункт не отработав, приходится переходить к
последнему, важнейшему. Но, может быть, сам график был
слегка неточен, и эта несущественная, пустяковая
перестановка, корректировка, всего лишь нужная,
необходимая поправочка, внесенная, оправданная самою
жизнью, и служит, в общем-то, лишь подтверждением
правильности общей линии и стратегического замысла.
В общем, спеша пожать плоды трудов своих, летел
Виктор Михайлыч Макунько, неумолимо приближался к
фасаду главному с фронтоном, ложными колоннами и
башенкой нелепой (дотом-дзотом системы раннего
оповещения то ли ПО, то ли ГО на крыше). А корпус номер
один ЮГИ сиял, то есть густая тень на репутации доселе
безупречной вовсе не мешала зданью институтскому глядеть
на солнце беззаботно, светиться, сверкать слюдой фигурных
рам и даже с рейсовыми, урчащими на площади ЛиаЗАми
иной раз перемигиваться без смущения.
Вот так.
Но осечки, сбоя, на сей раз не должно быть. Сто
процентов. Способностью проникнуть в психологию
подозреваемого гордиться мог заслуженно товарищ
лейтенант. Он сам в 15.10, оставив внешнюю распахнутой, а
внутреннюю чуть прикрыв, через двойные двери в кабинет
профессора и ректора вошел, и тут же пять черных точек
всего-то успела стрелка отсчитать часов стенных, за четверть
часа до назначенного срока, впорхнула излучавшая все, что
положено особе, причастной к делу государственному,
барышня при папке коленкоровой 'на подпись' и доложила
носиком напудренным, но внятно:
— Он здесь.
— Давайте, — распорядился лейтенант, хотя, казалось
бы, кивнуть, отмашку дать, уместно было бы,
приличествовало в данной ситуации самому Марлену
Самсоновичу, присутствовавшему, не удалившемуся гордо и
брезгливо, сидевшему, пусть и не на привычном месте в
центре под поясным портретом (масло, холст) высоколобого
калмыка без кепки, но в пальто, однако здесь же, сбоку у
приставного столика с моделью экскаватора шагающего, и,
тем не менее, неловкости не ощущая ни малейшей, шесть раз
почти что член-корреспондент не вздрогнул, не пошевелился
даже.
Боялся, может быть, услышать:
— А вас я попрошу покинуть помещение.
Но наш уполномоченный был благородным
человеком, офицером, и слово данное умел держать.
Рад стараться! Никак нет! Су-жу Со-му Со-зу!
Но он не пожалел, не пожалел о молчаливом
соглядатае, свидетеле, дышавшем в ухо Ване Заксу.
Ведь запираться стал Госстрах. Признал, что был
обижен, не отрицал, что горькую не в меру пил и планы
строил мщения, то есть восстановленья справедливости, был
подведен, поставлен, вроде бы, перед необходимостью и
