При всей любви к учению и предметам, Старх порой на дух не переносил учителей, которые эти предметы преподавали. Так самым нелюбимым учителем Старха стал легендарный на всю школу Стопкинпалыч, или Роман Павлович Федулов. Стопкинпалычем же его прозвали сами ученики за неумеренную любовь к выпивке. При этом прозвище произносили с белой завистью и придыханием. Для парней Стопкинпалыч был сродни школьному герою, о его пьяных похождениях ходили легенды, а уж о совместных попойках с учителем истории Вересовым, интеллигентным господином в строгом костюме и больших очках, всегда аккуратным, вежливым и обходительным сочинялись порой истории одна другой фантастичнее. Преподавал Стопкинпалыч географию, и очень любил свой предмет, куда больше правда обожал своих учеников, в особенности учениц, с которыми часто заигрывал прямо на уроках, позволял себе замысловатые двусмысленности. Старха же Стопкинпалыч вообще не замечал, словно за партой и не человек сидит, а так пустое место, клякса досадная. Вот Радиму же и Дамиру не повезло до ужаса. На каждом уроке он спрашивал их что-нибудь про Кабботанию, про Великий Сарабовинский ледник или про тектонические плиты. И не приведи Господь ответить неправильно, или того хуже молчать, не зная что и сказать по теме, Стопкинпалыч мог из себя выйти, накричать, да поставить «двояк» в журнал, сделав соответствующую запись в дневнике, после чего порки не избежать. Умел Стопкинпалыч взрослым в глаза пыль пустить, доверие завоевать при личных встречах. Да и замечание в дневнике витиевато написать, чтобы обязательно до ремня, тоже умел. А в особенности Стопкинпалыч терпеть не мог, когда на его уроке ребятня начинала болтать о чем-нибудь своем. После первых проб и ошибок, и работами над ошибками Стопкинпалыч пацанам и девчонкам начисто отбил охоту трепаться на уроках не по теме. А тут Дамир наклонился к Старху и еле различимо спросил его:
– Ну, ты готов странного Глазастого Шляпника увидеть?
Старх, к тому времени успевший благополучно забыть об этом Шляпнике, тут же все вспомнил. И парней, собравшихся начистить лицо Дамиру, и свой гнев, чудом не выпущенный на волю, и любопытство, вызванное предложением Дамира. Он спросил:
– Да кто он такой твой Шляпник? Чего это ты вдруг о нем вспомнил?
– А вот и не вдруг, – неожиданно обиделся Дамир. – Не было его очень долго. Я давно следил, думал появиться, а его все нет и нет. Не мог же я тебя привести к пустому дому, да пшик показать. Ты бы разозлился. Подумал, что я пустобрех какой.
– А чего интересного в этом Шляпнике то? – спросил Старх, мельком бросив взгляд на Стопкинпалыча, который что-то увлеченно рассказывал возле карты.
– Да ты что, его видеть надо, чтобы понять. Пацаны говорят, что это страшный человек, он ночами по улицам за людьми охотится, потом убалтывает, завлекает к себе, обещает горы златые, а как только человек к нему в дом попадает, то назад уже дороги нет. Что он там с ним вытворяет, никто не знает. Только он страшный, на него посмотришь, от страха сойти с ума можно. Говорят, он черный колдун. И по ночам людей на алтаре во имя своих скотских богов режет.
– Да с чего ты это все взял? – удивился Старх. Видел он колдунов, но вот чтобы людей на алтарях, это уж явно перебор какой.
– Да пацаны говорят, зуб дают, клянутся на «зыке». А уж если на «зыке», то сам понимаешь, это точняк, вернее не бывает, – горячо зашептал Дамир.
– Да быть того не может, пока сам не увижу, то не поверю, – твердо заявил Старх.
– Вот и я тебе о том. Сегодня после уроков айда на Шляпника смотреть. Он как раз вернулся в город. Его несколько недель не было. Небось на шабаш какой ездил, или куда еще…
– Да ты что. Шабаш только у ведьм бывает.
– А ты откуда знаешь? Может у колдунов тоже какой конвент есть, или конференция там.
– Ты откуда такие слова умные знаешь? – удивился Старх.
– Папа иногда на подобные штуки ездить. Мама правда не любит когда он на конвенты ездит, он все время там выпивает, вот она и злобится.
– У тебя папа что колдун? – поддел Дамира Старх.
Дамир обиделся, хотел было отвернуться и больше не разговаривать, но вместо этого горячо, с придыханием зашептал:
– Будешь обзываться, я никого тебе не покажу. О Шляпнике можешь забыть. Нельзя вот так…
– МОЛОДЫЕ ЛЮДИ! – раздался над головами Старха и Дамира суровый, напоенный злостью голос Стопкинпалыча.
Дамир вжал голову в плечи, пригнулся над партой, ожидая заслуженного подзатыльника. Как же они забыли о грозном географе, не терпящим невнимательности к себе, и к своему предмету. За ошибку надо платить, и с платой Дамир смирился.
Старх же голову поднял и смело посмотрел в глаза Стопкинпалычу. Подумаешь, страх великий – рассерженный учитель. Что он может сделать? Да, допустили ошибку, нельзя так неуважительно трепаться на уроке, хотя очень хочется. Сам же Стопкинпалыч и виноват, рассказывал бы с интересом и упоением, так никто бы и рта не открыл, не из боязни, а из интереса. А так на уроке заснуть можно от скуки.
Стопкинпалыч не привык к тому, чтобы ему так дерзко в глаза смотрели. Нахальные ученики встречались, наглые тоже, но он с них быстро и нахальность и наглость сбивал. Завалить «двояками» и замечаниями, поспрашивать пару месяцев подряд на каждом уроке, пересадить на первую парту, чтобы не скрылся от справедливого возмездия, оставить раз десять после уроков на штрафные часы, и вот уже непререкаемое послушание завоевано. Хотел было он и Старха окоротить, только вот посмотрел ему в глаза, и замер. Было в этом хрупком мальчонке что-то стальное, несгибаемое, и Стопкинпалыч в первый раз на памяти учеников отступил, вернулся к карте и продолжил урок, словно ничего не случилось.
– Силен, мужик, – уважительно в спину сказал Радим.
Старх не шевельнулся и не ответил.
По окончании урока Стопкинпалыч поспешил свернуть карту и, взяв учебники под мышку, ретировался из класса.
В тот же момент класс взорвался. Мальчишки и девчонки бросились на разные голоса обсуждать произошедшее, выпустив из виду виновника публичного поражения Стопкинпалыча.
Улицу заливало по-осеннему яркое солнце. В Невской Александрии так редко случались солнечные дни, что казалось даже камни мостовой, кирпичные и деревянные дома радуются солнечным лучам. Лениво подставляют бока теплу многочисленные мосты и памятники, засиженные сыростью и голубями. Раскачиваются в такт солнечным лучам деревья и решетки парков и садов, скверов и улиц. Все радуется редкому гостю в этих краях. Даже ребятня носится по улицам, играя в «казаков-разбойников», «войнушку», «чижа», «штандер», «салочки» и «городки».
Никто не обращал на трех мальчишек, сворачивающих с шумной солнечной улицы в тесный мрачный переулок. Мальчишки о чем-то увлеченно разговаривали, забросив ранцы на плечи.
– А чего это Стопкинпалыч отступил? – вопрошал Дамир. – Никогда с ним такого не случалось. Может он заболел чем-то заразным. Как бы не подхватить.
– Да брось ты, у него просто недопой накануне случился, вот он головой и страдает. А по плохой голове ни до чего дела нет. – Высказал версию Радим, взъерошив рукой непослушные белобрысые волосы. – А ты как думаешь?
Старх почувствовал, что обращаются к нему. Он знал почему Стопкинпалыч отступил, только вот сомневался в том, что стоит об этом говорить пацанам. В лучшем случае не поверят. В худшем на смех поднимут, придумают какую-нибудь потешную кличку, от которой до конца школы не отделаться. А он знал точно, чего испугался Стопкинпалыч. Ведь он увидел в глазах Старха стальную решительность, ту самую что позволила ему уничтожить стаю оборотней, ту самую что подняла руку на матерую. Он не собирался пугаться, сдаваться и отступать. Он готов был драться до конца. Стопкинпалыч увидел в его глазах кровь. Она испугала его. И она пугала самого Старха. Что случилось с тем добрым мальчишкой, гонявшим по
