Можно представить себе, что мы имеем дело с психически больным, чья мания обостряется именно по субботам. Тогда как объяснить, что две субботы оказались пропущенными? Пять случаев — это достаточно репрезентативное количество действий, чтобы судить о стойкой системе. Где же он был в первую субботу сентября? Как примерный отец, провожал ребенка в школу? Первое сентября было в среду. К субботе уже никто не праздновал новый учебный год. Можно, конечно, еще предположить, что первое убийство не относится к нашей серии, но что-то подсказывало мне, что и это убийство в серию входит. И где он был в первую субботу октября? Может, болезнь обостряется ко второй субботе? Чушь какая-то…
Нет, у меня напрашивалось более подходящее объяснение. Посмотрев на часы и убедившись, что полночь еще не наступила, а значит, приличия вполне позволяют следователю сделать телефонный звонок оперуполномоченному, я порылась в записной книжке и набрала номер рабочего телефона Синцова. Некоторая логика в этом была, учитывая, что Синцова, по слухам, бросила жена и ему дома делать нечего.
И логика меня не подвела. Синцов тут же снял трубку.
— Привет, Андрей, это Швецова, — сказала я.
— Привет, — отозвался он без всякого удивления, как будто я звонила ему в абсолютно урочное время.
— Читаю твою обзорную справку с карандашом в руках, — продолжила я.
— И что-то уже начитала интересное, раз звонишь, — с чисто милицейской проницательностью сказал он.
— Ага. Скажи, пожалуйста, ты хорошо проверил сводки? Ты уверен, что выбрал все интересующие нас случаи?
— Ну, с разумной долей вероятности, уверен. Убийства в парадных я все отобрал. Я, конечно, не исключаю, что где-нибудь в расселенном доме на лестнице еще лежит какая-то убиенная дама, но…
— Понятно. Я подъеду к тебе завтра с утра, приготовь мне все сводки по городу с середины августа, хорошо?
— А что ты там наковыряла?
— Понимаешь, — сказала я, — получается, что пропущены две субботы, в начале сентября и в начале октября. Первое известное нам убийство — в конце августа, потом — дырка, а потом опять убийства каждую субботу. В октябре — снова пропуск. Что наш клиент делает в первые субботы месяца?
— Что-что, — проворчал Синцов. Чувствовалось, что он не думал об этом и теперь раздосадован. — Может, он в командировку ездил? Или насморком болел?
— Может, — согласилась я. — Только на всякий случай, чтобы отбросить мою версию, давай еще раз проверим все происшествия в первую субботу сентября и, соответственно, в октябре. Вдруг мы что-то пропустили?
— Ценю твою деликатность, — пробормотал Синцов. — «Мы» — это звучит гордо. Приезжай. Хочешь, прямо сейчас проверим?
— Сейчас я не могу, у меня же ребенок на руках. А тебе что, делать больше нечего ночью?
— Нечего, — с готовностью подтвердил Синцов. — Приезжай, я хотя бы делом займусь.
— Завтра, — твердо сказала я. — Это мое последнее слово.
— Жаль, — вздохнул Синцов. Похоже, что ему и вправду было жаль.
Утром следующего дня я завтракала в главке. Выбегая из дому, чтобы забросить ребенка в школу, я вынуждена выбирать между едой и макияжем. Поскольку меня ждал Синцов, я не могла позволить себе выйти из дому ненакрашенной.
Пока я носилась по дому, мое самочувствие было на уровне, но спускаясь с Гошкой по лестнице, я то и дело охала, припадая на правую ногу.
— Ма, что случилось? У тебя что-то болит? — тут же поинтересовался мой заботливый сыночек.
— Коленка побаливает, наверное, старый ревматизм.
Но залезая в троллейбус и особенно вылезая из него, я не на шутку забеспокоилась. Слово «побаливает» было уже неприменимо. Коленка ныла и продолжала ныть даже при ходьбе. Я уже знала, какими словами меня встретит Горчаков в прокуратуре: «Я — старый солдат и не знаю слов любви…»
Именно этими словами меня приветствовал Синцов, когда я вошла к нему в кабинет.
— Что это с тобой, мать?
— Не обращай внимания, — отмахнулась я. — Бандитские пули.
— Ну-ка, сядь, — приказал Синцов, поставив на стол чайник для заварки, который он держал в руке. Я послушно села на старый кожаный диванчик, по сплетням, стоявший в этом кабинете еще со времен отделов борьбы с бандитизмом. Синцов присел передо мной на корточки и положил руку мне на больное колено.
— Ты чувствуешь, какая у тебя коленка горячая? — спросил он. — Ты не ушибалась?
— Нет, — твердо ответила я.
— Странно. Все симптомы воспаления суставной жидкости, но это заболевание травматического происхождения. Может, ты ногу подвернула?
— Да нет же, говорю тебе.
— Странно. Ну ладно. Тебе нужно лекарства попить, я напишу, какие, и накладку жесткую на колено. Лангетку. А вообще пойдем, покажу тебя дежурным медикам.
— Да не надо ничего, пройдет, — отмахнулась я. — А ты откуда так подкован в медицине?
— Война, — пожал он плечами. — В армии научился, условия были соответствующие.
— А-а.
— А к медикам все равно сходим. Пусть глянут опытным глазом, я-то дилетант.
— А кто сегодня дежурит?
— Щас глянем. — Он подошел к столу и посмотрел в график, лежащий под стеклом. — Задов и Стеценко.
— Не пойду.
— А что такое? Кто из них тебя не устраивает?
— Синцов, не прикидывайся, что ты один из всего главка, прокуратуры, а также медицинской общественности не знаешь, что мы со Стеценко уже почти полгода не живем вместе.
Синцов отвернулся.
— Да ладно. Я слышал что-то такое, но мне не верилось. Вы же были такой хорошей парой…
— Интересно, вы все сговорились, что ли? Вы над нами свечку не держали, и какой парой мы были, никто достоверно не знает. А может, мы каждую ночь друг друга душили?
— Тем более, это очень возбуждает, говорю тебе как специалист по половым преступлениям. Но я далек от того, чтобы лезть тебе в душу. Не хочешь, терпи. Сводки на столе. Только раз уж ты прямо с утра сюда притащилась, попей со мной чая. Я хорошо завариваю.
Я села за стол перед кипой сводок о происшествиях и преступлениях, случившихся на территории Санкт-Петербурга в августе этого года, и спросила Синцова:
— Андрей, а ты что, ночуешь в кабинете?
— Ну раз уж я к вам, сударыня, в душу не лез, будьте и вы взаимно вежливы. Ты еще спроси, один я ночую в кабинете или с кем-нибудь.
— Ты так окрысился, как будто ночуешь с мужчиной. Да ночуй ты, где хочешь, это твое дело. — Я неожиданно обиделась, хотя даже себе не смогла бы объяснить, на что.
— Кушать подано, — объявил Синцов минуту спустя. И я подсела к маленькому журнальному столику на трех собственных ногах и одном протезе из ножки табуретки. На столе лежала крахмальная салфетка, стояли две чайные чашки, лежали бутерброды с сыром.
— Вижу, ты любитель сыра?
— Нет, просто фантазии не хватает.
— А кто тебе салфетку крахмалит?
— Опять, сударыня, проявляете чудеса бестактности.
Тут я разозлилась не на шутку:
— Послушай, Синцов, при других обстоятельствах я бы подумала, что ты пытаешься заставить меня приревновать.
