происходит…
Я так посмотрела на него, что мне даже не потребовалось ничего говорить. Когда они все ушли (Андрей напоследок сказал мне: «Зря ты так…», а я продолжала сохранять ледяное молчание), я набрала номер Кораблева.
— Леня, почему ты мне ничего не сказал?
— А что я должен был сказать? — прикинулся он агнцем, причем очень натурально.
— Что ты уже договорился с Синцовым.
— О чем?! — Он продолжал корчить неосведомленного.
— О том, что вы собрались задерживать Антоничева.
— А-а! А я-то уж подумал! Ну, собрались, и что?
— Я спрашиваю, почему ты мне ничего не сказал?!
— Я что, самоубийца, что ли? — честно признался Кораблев. — Вы же коллегу, небось, уже с лестницы спустили?
— Ну и пожалуйста, — с горечью сказала я. — Желаю всяческих успехов.
— Але! — забеспокоился Кораблев. — Мария Сергеевна! Вы на меня-то не сердитесь? А то я хотел у вас в долг попросить… Тысчонку дайте до конца месяца. А?
— При одном условии.
— Какое еще условие?!
— Съездим с тобой сегодня в пару мест.
— И все, что ли?
— И все.
— Ждите! Лечу на крыльях любви!
Но прилетел он, может, и на крыльях любви, да только через час, когда я уже устала ждать и собиралась ехать на места происшествий на общественном транспорте. Открывая ему дверь, я приготовила язвительное замечание, но, увидев его опустошенное лицо, не смогла выдавить из себя ничего язвительного.
— Что с тобой, Леня?
— Ничего, — проговорил он сквозь зубы, — денег дайте.
— Может, чайку?
Ленька выглядел таким несчастным, что мне захотелось хоть чем-то ему помочь.
— Нет, поехали.
Я быстро оделась, мы спустились вниз, в машину, и я отдала ему приготовленную тысячу.
— Лень, только верни к концу месяца, а то мне за ребенкин английский платить и за гитару.
— Не сомневайтесь, — проворчал Леня. За рулем он постепенно отошел, лицо прояснилось, но я все равно побаивалась расспрашивать. Он высказался сам, пряча деньги в карман:
— Мария Сергеевна, если бы вы знали, как я ненавижу женщин!
— Леня, как любезно с твоей стороны сказать мне такое, да еще одолжив у меня денег, — удивилась я.
— К вам это не относится.
— Интересно, почему? Я что, не женщина, что ли? — Тут я уже обиделась.
— Да нет, я только молодых женщин ненавижу…
Я не могла не оценить Ленькино простодушие и хихикнула. Сердиться на Леньку все равно было невозможно. Если принимать близко к сердцу кораблевские высказывания, тогда с ним проще вообще не общаться. Оказалось, что, заручившись моим согласием на денежный заем, он помчался к хозяйке квартиры, которую он снимал для себя и своей неверной возлюбленной, чтобы обрадовать хозяйку перспективой оплаты хотя бы части долга, и обнаружил там даму сердца, но с другим мужчиной. Наконец до него дошло, что он полгода оплачивал альков своему сопернику, вот он и психанул.
Я честно пыталась утешать Леньку, но не вполне владела собой и срывалась на смешки. Он дулся, но в принципе мы вполне мирно доехали до места убийства Анжелы Погосян, и я убедилась, что протокол осмотра места происшествия и синцовская обзорная справка дали мне полное представление об этой парадной и о подходах к ней. Действительно, к парадной можно подойти с двух сторон и, похоже, жениха в качестве подозреваемого можно отмести окончательно, поскольку он даже не знал, что Анжела в тот день собралась идти к подруге. Но почему в таком людном месте не оказалось свидетелей? Где убийца зацепил Анжелу и почему пошел именно за ней? А если ждал в парадной, то почему именно ее?
Мысль усугубилась по приезде на место убийства Людмилы Ивановой. Да, все так, как описано в протоколе и обзорной справке. Вход в парадную — мимо зала игровых автоматов, где народ клубится круглосуточно. И здесь ни одного свидетеля. Никто не видел даже, как зашла в парадную молодая женщина, хотя оперативники поработали на совесть, как и по убийству Анжелы Погосян. Мистика какая-то.
Под рассуждения Кораблева о гнилой женской природе и о необходимости поголовного расстрела всего женского населения (за исключением меня, разумеется) или, в крайнем случае, помещения в резервацию, к обеду мы благополучно доехали до последнего не осмотренного мной места происшествия — парадной черного хода, где была убита женщина, названная сотрудниками органов следствия и дознания бомжихой.
Войдя в кишащий народом двор здания современной постройки, где с одной стороны от парадной располагалась помойка, а с другой — подсобные помещения продовольственного магазина, я вновь поразилась отсутствию свидетелей если не убийства, то хотя бы контакта потерпевшей с преступником. Более того, прямо напротив парадной — но это я знала и со слов Синцова — стояла скамейка, на которой местные пенсионеры забивали «козла» практически до темноты. Но никто из них — и это я тоже знала со слов Синцова — не сказал ничего вразумительного на интересующую нас тему.
Выйдя из машины и подходя к парадной, я в который раз поразилась опасности нашего города с криминальной точки зрения.
— Леня, посмотри, как все-таки непродуманно с точки зрения криминологической и виктимологической профилактики преступлений устроены людские жилища!
— Мария Сергеевна, абсолютно с вами согласен. Проблемы криминологической и виктимологической профилактики преступлений и мне покоя не дают! — галантно поддакнул Леня, подавая мне руку, чтобы обойти большую лужу нечистот, проистекающую из подсобного магазинного помещения.
— Ты зря ерничаешь. Вот посмотри на эту парадную. Здесь и днем-то не по себе. А представь, как тут вечером неуютно. Не вижу в окрестностях ни одного фонаря. Во двор и то страшно зайти, а уж к парадной пробираться…
— Да, я и сам про это думал. Я ж к жене во Францию ездил. Так поразился — дверцы у них в домиках картонные, да они их еще и не запирают на ночь. Зато парадные в Париже — прямо дворцы: лестницы мраморные, двери стеклянные, лампы горят эпохи Людовика какого-то… Плюнуть и то не плюнешь, а уж подстеречь кого-то и кроссовки снять — триста раз подумаешь. А может, это просто мне так показалось.
— Да нет. Так и есть. Вот смотри: у людей был вход с улицы. Там хоть все освещено, транспорт ходит и не так страшно. Его заложили кирпичами и устроили магазин. А вход к квартирам перенесли во двор. И плевать на людей. А ведь есть архитектор, который все эти перепланировки должен утвердить.
— Вот и утвердил, за зеленую валюту.
— Ну а это нормально? У моей мамы дом сдали пять лет назад. Вход тоже был с улицы, там вообще сквозные парадные — можно во двор пройти. Тут же все парадные с улицы позал ожили наглухо и лавки там пооткрывали. Архитектор утвердил.
— Ну правильно. Людям же удобнее, когда у них прямо в доме торговая точка.
— А почему бы это не предусмотреть сразу, когда дом строили? А потом, если торговая точка для жителей дома, почему вход в нее обязательно должен быть с улицы, а я вынуждена ходить к себе домой через темный двор? Кто для кого? Я для магазина или магазин для меня?
— Не барыня, и через двор походите.
— Вот-вот, и они так же рассуждают. А мы потом трупы осматриваем.
— Да что трупы, — поддержал меня Леня, — сколько «глухарей» в райотделах валяется: в парадной по голове дали, часы сняли, и привет. Вон, на следователя городской прокуратуры напали, челюсть сломали, и
