А за окнами продолжалась гроза, и при очередном раскате грома Ивана решительно вырвала из газеты кусок страницы с роковой заметкой.
В пустом парке было темно, мокро и мусорно после грозы.
Ветер скрипел железяками мертвых аттракционов, раскачивал люльки чертова колеса и редкие фонари в темных аллеях.
Стоя под вышкой для прыжков с резиновым канатом, Ивана достала из-за пазухи фломастер и кусок газеты с роковой заметкой, написала на этом куске:
С высоты ей открылся темный, в редких огнях ночной город над рекой.
В голове гремела музыка группы «Дважды два».
Наконец Ивана достигла верхней площадки – крохотной, два на два метра. Вылезла на эту площадку, легла на ней, отдышалась, а затем встала в полный рост и распахнула руки, как для полета.
Ветер тут же надул ее кофту и рукава.
Ивана наклонилась навстречу ветру и сделала шаг вперед.
Теперь она стояла на самом краю площадки, в последний раз посмотрела на город, на дальний пароходик на реке и вниз, на черную землю.
– Ну! – громко сказала она самой себе. – Прыгай же, дура! Прыгай! – и расплакалась. – Я не могу… – и тут же озлобилась: – Можешь! Давай! Ты никто! Ты выблядок! Прыгай!
Но не так-то просто кончить жизнь самоубийством!
Сникнув, она отступила от края площадки, снова легла на нее и, разозлившись, принялась сдирать с себя одежду и швырять ее вниз – кофту, майку, юбку, кроссовки…
Катившая по темным аллеям парка патрульная ментовская машина проезжала мимо вышки, и одна из кроссовок Иваны шлепнулась ей на лобовое стекло.
Менты остановились, вышли из машины, задрали головы вверх и в изумлении открыли рты – на вышке, на ее самой верхней площадке сидела голая Ивана, болтала ногами и в полный голос горланила какой-то новый шлягер группы «Дважды два».
– Эй! – крикнул ей один из ментов.
– Тихо! – одернул его второй. – Ты чё? Напугаешь – свалится к чертям! Она ж пьяная в жопу!
– А чё делать?
– Не знаю. Я не полезу.
– Ладно, ну ее на хрен…
Менты сели в машину и укатили.
Ивана посмотрела, как милицейская машина удалилась в черной аллее, вздохнула и попробовала сама спуститься с вышки. Но это оказалось трудней и страшней, чем подниматься, – она не видела нижних перекладин, руки и ноги скользили…
Зависнув на высоте, Ивана стала скулить и плакать от страха:
– Спасите!.. Эй!.. Люди!.. Ну, пожалуйста! Эй!..
Но никто не отвечал, только вдали прогудел и проклацал по рельсам скорый поезд.
Так, скуля и дрожа от холода, Ивана все-таки спустилась с вышки на землю, стала собирать свою одежду…
Ночью мать Иваны, стоя на коленях пред иконой Пресвятой Ксении великомученицы, беззвучно благодарила ее за спасение дочери.
Лежа в своей кровати и отрешенно глядя в потолок, Ивана спросила:
– Ма! Почему ты не сделала аборт?
– Какой аборт? – испугалась мать.
– Обыкновенный. Они тебя изнасиловали втроем.
– Кто меня изнасиловал?? С чего ты взя…
– Молчи. Я все знаю. Карпатый, Царицын и Сорокин. Ты с ними в одной школе училась.
– Откуда… Кто тебе сказал? – спросила мать помертвевшим голосом.
Ивана достала газетную заметку, прочла вслух:
– «Сын генерала Сорокина и дети „новых русских“ Олег Карпатый и Евгений Царицын совращали или насиловали своих одноклассниц и избежали тюремных сроков только ценой свадьбы…» Ну? Какой ты у них была по счету?
Мать молчала.
Но Ивана не унималась:
– Почему ты не сделала аборт?
Мать продолжала молчать.
Ивана села в кровати и крикнула:
– Отвечай!!!
Но мать молчала.
– Как мне с этим жить, мама? – негромко произнесла Ивана.
Мать не ответила и на это.
– Почему ты их не судила? – спросила Ивана.
Мать все молчала.
– Да отвечай же! – снова крикнула Ивана. – Я имею право знать! Почему ты не сделала аборт?
Мать кивком головы показала ей на икону:
– Она мне не разрешила.
Тут в дверь заглянула сонная бабушка:
– Что тут за крик?
– Мама, уйди, – сказала ей мать Иваны.
– Ты опять скандалишь? – спросила бабушка у Иваны.
– Ма, она все знает, – сообщила ей мать.
Бабушка изменилась в лице.
В ресторане «Речной» гремела музыка. Но теперь на веранде за столиками под навесом была взрослая публика. Впрочем, были и подростки – дети этих взрослых. И среди них – та самая Лена, чей день рождения здесь отмечали почти год назад. Она сидела за центральным столом с матерью и отцом-подполковником ВВС. Здесь же, за этим столом, – Карпатый с женой и 14-летним сыном, Царицын с женой и двумя сыновьями-погодками, еще кто-то…
Неожиданно музыка оборвалась, массовик взбежал на сцену.
– Внимание! – сказал он в микрофон. – А сейчас еще одна фишка нашего вечера – белый танец! Но – особенный! Дочери приглашают отцов! Маэстро, врубай!
Подросток-диджей включил вальс.
Лена поднялась, церемонно пригласила отца.
А перед Карпатым вдруг возникла Ивана. Она была в материнском, в крупный горошек, платье времен 90-х годов. Но если несколько месяцев назад, когда она надевала его дома перед зеркалом, оно было ей великовато, то теперь – в самый раз.
Церемонным книксеном Ивана пригласила Карпатого на танец. Карпатый удивленно переглянулся с женой, однако встал и повел Ивану на танцплощадку. Там Ивана положила ему руку на плечо, и они стали танцевать.
– Тебе сколько лет? – спросил Карпатый с усмешкой самоуверенного жуира.
– А вы сами посчитайте, – улыбнулась Ивана.
– Ну как я могу? Наверно, пятнадцать, шестнадцать…
– Моя фамилия Малышкина. Мария Малышкина – помните такую?
Карпатый остановился как громом пораженный.
– Нет, вы танцуйте, танцуйте, – сказала Ивана. – Иначе я вам счас по морде дам! При всех! Ну, танцуйте!
Карпатый принужденно продолжил танец.
