ненависти к строю нужно было нести в себе, чтобы так рисковать! — думал тогда Бартелл, недоумевая только по одному поводу: почему все они, до одного, были уверены, что Президент США хочет свергнуть Советскую власть и не знает лишь, как это сделать? Ведь Президентом США был в то время даже не антикоммунист Рейган, а Джимми Картер! Более нелепого адресата для этих проектов трудно было придумать!
Но неужели один из этих прожектеров — ташкентский врач Ефим Рабинович — оказался прав? «Дайте мне радиостанцию, и я свергну Советскую власть!» — кажется, этот ташкентский Ефим Рабинович был не таким уж безумцем, если только сегодня ночью через одну Пермь проехало девятнадцать эшелонов солдат-мусульман, которые по первому радиопризыву восставших бросили свои казармы, захватили поезда и помчались домой. А сколько таких эшелонов катит в таком случае сейчас по всей России? Но неужели Москва — уже только остров в море восстания, и только на этом острове правительство глушит радио восставших — прячет правду от островитян и от самих себя?…
Лимузин свернул налево, к Кремлю. Здесь, у Троицкой башни Кремля, стоял, конечно, еще один танково-гэбэшный кордон.
— Выйдите из Машины, — сказал Бартеллу офицер-охранник.
— Я — голландский посол. У меня встреча с господами Стрижом и Митрохиным…
— Я знаю. Машина и шофер останутся здесь. А вы пройдете пешком. Я провожу.
Бруно Бартелл вышел из лимузина. Офицер обвел его фигуру крохотным японским тэстером — опознавателем металла, динамита и отравляющих веществ. И повел Бартелла по Троицкому мосту в Кремль.
42. Москва, Кремль.
10.00 по московскому времени.
НОТА ПРАВИТЕЛЬСТВА ГОСУДАРСТВА ИЗРАИЛЬ ПРАВИТЕЛЬСТВУ СССР
Правительство государства Израиль имеет честь поставить Советское Правительство в известность о том, что бесчеловечные условия содержания двух миллионов русских евреев — граждан государства Израиль — в Уссурийской тайге на территории враждебного им Советского государства принуждают нас принять экстренные и чрезвычайные меры к их спасению…
Бартел наблюдал за лицами Стрижа и Митрохина. Вчера он настоял на том, чтобы видеть их обоих, срочно. Как он и полагал, его принимали не в Грановитой палате, а в рабочем кабинете Стрижа здания Совета Министров СССР на территории Кремля. Оно и понятно: Стрижу и Митрохину сейчас не до дипломатических церемоний. Конечно, в самой обстановке кремлевского кабинета Стрижа не чувствовалось никакой нервозности по поводу восстания на Урале и массового дезертирства из армии. Даже карта СССР с обозначением восставших городов и областей нигде здесь не висит, во всяком случае, на виду. Широкий письменный стол, справа — пульт видеосвязи с тремя экранами для конференций, столик с телефонами высокочастотной связи, рядом — фотография мальчика, сына Стрижа, с огромным игрушечным самолетом в руках. Под потолком — хрустальная люстра, а за окном — приснеженные башни Кремлевской стены и панорама Замоскворечья…
Сев в кресло, Бартелл оглядел этот кабинет так, как солдат оглядывает поле будущего боя. То, что Стриж взял у него израильскую ноту первым, тоже имело сейчас значение. Значит, вопреки всем калькуляциям западных советологов, предрекавшим быстрое падение Стрижа и утверждение единовластия гэбэшного генерала Митрохина, Стриж является главным в этом дуэте.
Следовательно, с ним предстоит главная схватка. В его крепком лице сибиряка, крупной голове, резко очерченной челюсти и квадратных плечах чувствуется бычья сила, напоминающая портреты Муссолини. Этому человеку не нужно ПРЕТЕНДОВАТЬ на власть, он сам является властью, ее плотью и ее эмоциональным образом. В то время, как даже генеральский китель не придает Митрохину впечатления сильной личности, а лишь выдает его СТРЕМЛЕНИЕ казаться сильным и значимым. Однако израильтяне предусмотрели и этот нюанс сосуществования ДВУХ советских лидеров и вложили в конверт два экземпляра своей ноты. Таким образом, Митрохин читал сейчас тот же текст, что и Стриж.
«…Из совершенно достоверных источников нам известно, что в зонах заключения наших граждан в районе советско-китайской границы продовольственные запасы исчерпаны, а их пополнение невозможно из-за идущей на территории Сибири и Урала гражданской войны и прекращения работы Сибирской железной дороги. В условиях зимы эта ситуация ставит два миллиона евреев, заключенных в этой зоне, перед угрозой тотальной гибели в ближайшие же дни. По нашим сведениям, уже сейчас там имеет место массовая гибель детей и стариков…»
Бартелл видел, как медленно наливается кровью лицо Стрижа. Он знал наизусть содержание ноты и мысленно читал ее вместе со Стрижом и Митрохиным. Они оба подходили сейчас к самому главному.
'…Поскольку Советское правительство находится в условиях, когда оно бессильно изменить продовольственную ситуацию и зоне интернирования двух миллионов евреев, и поскольку Израиль не может допустить возникновения еще одного Холокоста, правительство Израиля извещает Советское правительство о том, что сегодня нами будет осуществлена авиационная доставка продовольствия и медикаментов в зоны заключения евреев.
Понимая, что Советское правительство может принять меры по вооруженному пресечению полетов нашей авиации над советской территорией, правительство Израиля сообщает:
В случае атаки советской авиацией или средствами противовоздушной обороны самолетов, доставляющих продукты и медикаменты евреям, голодающим в лагерях уссурийского края, израильское правительство оставляет за собой право на одновременное уничтожение старших детей всех руководителей советского государства.
Правительство Израиля информирует Советское правительство о том, что эта библейская мера выбрана нами сознательно в качестве уже проверенной историей первой карательной акции. однако ею не ограничиваются наши возможности.
Правительство Израиля просило посла Нидерландов в СССР господина Бруно Бартелла устно изложить правительству СССР подробности проведения авиационной доставки продовольствия в Уссурийский край, а также некоторые детали относительно наших возможностей провести в СССР вышеназванную библейскую акцию'.
Стриж отшвырнул ноту, даже не взглянув на подписи под ней. Но у него хватило выдержки изобразить на лице презрительную улыбку.
— Ну! Я вас слушаю! — сказал о Бартеллу.
— Согласно моим инструкциям, я могу дополнить содержание этой ноты только тогда, когда услышу ваше принципиальное мнение о доставке продуктов в зону… — начал Бартелл, поглядев сразу и на Стрижа и на Митрохина.
— Наше мнение? — тут же перебил Стриж. — Пожалуйста! Никакой доставки не будет! Передайте Израилю, что мы положили с прибором на их угрозы! Так и передайте: с прибором! — И Стриж даже повеселел от ясности своей формулировки.
— Это шантаж, — презрительно добавил Митрохин. — Элементарный шантаж и блеф…
— И вообще! — воскликнул Стриж. — Они что? Хотят войну начать? Против нас? Так пожалуйста.
Действительно, лучшего способа покончить с гражданской войной внутри России, чем нападение на нее Израиля, даже трудно было бы придумать, подумал Бруно Бартелл, но вслух сказал иначе:
— Возможно, это действительно шантаж. Но блеф?… — он покачал головой. — Обратите внимание на подписи под нотой. Она подписана не только Премьер-министром, как это бывает обычно. Она подписана еще и Президентом Израиля, Министром обороны и Начальником израильской разведки. Как бы отрицательно вы к ним ни относились, я не думаю, что эти четыре человека способны к несерьезным заявлениям или, как вы выразились, к блефу. Я вообще не помню, чтобы когда-нибудь их министр обороны или начальник разведки блефовали.
— Послушайте — как вас? — господин Бартелл! — раздраженно произнес Стриж. — Мы атеисты, и мы не верим ни в какие эти жидовско-библейские мифы! Но еще одно я хочу вам сказать совершенно официально: если израильские самолеты действительно приблизятся к нашей границе, Израиль превратится в пепел — весь, целиком! Вы понимаете, о чем я говорю?
— Конечно. Вы говорите о ядерном оружии. Но как раз на этот счет у меня есть дополнительные
