давно сожгли в кострах все дрова, припасенные жителями деревни на зиму. Они вообще сожгли все, что могло гореть, включая заборы, собачьи будки и дощатые кузовы лагерных грузовиков, брошенных здесь сбежавшей охраной…
Именно здесь, на станции «Мыски», Майкл Доввей понял всю безнадежность своей ситуации. Дальше этой станции идти было некуда. Рельсы уходили по тундре на юг и на север, но и в ту, и в другую сторону до ближайших станций было больше ста километров. Майкл упал на снег у железнодорожного полотна, рядом в отчаянии валились еще сотни. Кто-то истерически смеялся, сидя на снегу, кто-то молча и безумно ел снег пригоршнями, вращая дикими глазами… Да, получалось, что те, кто остался в лагере или вернулся в него, были умнее — они умрут хотя бы в тепле!
Умирая на Бородинском поле, князь Болконский видел над собой высокое облачное небо, медленное кружение крон высоких деревьев. Умирая на станции «Мыски», доктор Майкл Доввей видел над собой только холодный красный диск заполярной луны. Он закрыл глаза. Он знал, что нужно переждать этот пробирающий до сердца холод, нужно обвыкнуться с ним, смириться, и тогда придет последнее тепло ОТХОДА, и в этом тепле и ему, и тем тысячам, что лежат рядом с ним, откроется длинный туннель с сияющим вдали светом.
Майкл Доввей не был религиозным, просто из Библии и из книг типа «Жизнь после жизни» у Майкла давно сложилось довольно четкое представление о переходе в другой мир. И сейчас полуврач-полупокойник с любопытством ждал результатов этого последнего жизненного эксперимента…
Good bye, my love, good bye! Good bye, my Полечка… Как замечательно ты сидела голенькая на подоконнике, с нотами в руках… Как прекрасно ты пела в постели… Как лихо я водил свой спортивный «Мерседес» по Москве — одной рукой, как партнершу в вальсе… Как сладостна была эта невесомость полета в «F-121» — совсем как сейчас… Только странно, почему ни в одной книге и даже в Библии не сказано, что это вознесение в другой мир сопровождается гулом и сотрясением, которое все приближается, приближается, приближается…
Майкл слабо, нехотя приоткрыл глаза. А вот и свет, вот этот яркий, ослепительный свет вдали… Свет и грохот — чего? Паровоза??!!…
— Лежать! — вдруг заорал вблизи Коровин. — Лежать, или они перестреляют нас к еб… матери! Всем лежать! Поезд и так станет, путь разобран!…
Нет, на том свете не матерятся по-русски. Майкл чуть приподнял голову, окончательно выпрастывая свое сознание из пелены предсмертного забытья.
Состав из двух десятков арестантских вагонов медленно подходил к станции с севера. На паровозе и на крышах вагонов напряженно лежали солдаты, выставив во все стороны дула автоматов и пулеметов. «Чучмеки» — охрана еще более северных лагерей — катили домой, тоже обворовав своих зэков. Мощные фары-прожекторы паровоза освещали перед ними тундру и несколько тысяч безжизненных тел, валявшихся на снегу вдоль же лезнодорожного полотна. Сверху, из кабины паровоза и с крыш вагонов это было диким, завораживающим зрелищем — тысячи мертвых тел на фосфоресцирующем снегу тундры и окровавленные пасти песцов и волков, терзающих еще не остывшую человечину…
Потрясенный машинист паровоза лишь в последний момент заметил, что рельсовый путь впереди разобран, и испуганно рванул ручку тормоза.
Заскрипев тормозными колодками, высекая искры стальным колесами и бряцая буферами, поезд резко затормозил — так, что несколько солдат рухнули с крыш вагонов. А остальные спрыгнули сами и, брезгливо перешагивая через замерзшие трупы зэков, матерясь по-русски и по-узбекски, пошли вперед, к разобранным рельсам.
И в этот момент сотни трупов ожили, рванулись к солдатам, холодными руками вцепились им в шеи, в автоматы, в лица — мертвой хваткой. С перепугу, от жути зрелища этих воскресших мертвецов многие солдаты даже не сопротивлялись. Лишь те, кто еще был на крышах вагонов или в самих вагонах, опомнившись, открыли остервенелый огонь.
Но было поздно — ожившие полутрупы, равнодушные к смертоносному встречному огню, как саранча, штурмовали вагоны.
44. Вашингтон, Белый дом.
08.45 по вашингтонскому времени.
— У них нет никакого парапсихологического оружия, сэр.
— Но они же отключили всю связь в Кремле!
Президент изумленно посмотрел на Риктона.
— Откуда вы знаете?
— Сэр, после дела Полларда нам пришлось принять контрмеры. Теперь в Израиле у нас есть свои источники информации. Но я не думаю, что вам нужно знать об этом подробнее. Извините, сэр.
— Хорошо. А как они отключили советские радары на Дальнем Востоке?
— Со своего спутника и с «Аваксов». Космической системой «Сабра». Мы ее у них уже купили…
— Значит… значит, вся эта операция была аферой? Блефом?
— Если хотите, можете и так формулировать, сэр.
— А как вы формулируете?
Джон Риктон уклончиво повел головой:
— В свое время Рейган высадил десант в Гренаду и спас двенадцать сотен американских граждан. А израильтяне спасают сейчас два миллиона…
— Сравнили! — перебил Президент. — Гренада и Советский Союз! Этой акцией Израиль ставит нас перед угрозой ядерной атаки!
— Эта угроза есть всегда, сэр. Или вы забыли кубинский кризис? Если бы какая-нибудь русская сволочь сбила вертолет вашего сына или любой другой, я бы в ответ потопил русское судно. И — понеслась!
— Подождите, адмирал… — вдруг сказал Президент. — Вы говорите, что у вас есть в Израиле свои источники информации. Значит, вы знали о том, что они готовят в Москве, а меня не информировали?!
— Нет, сэр, я не знал, — Риктон твердо взглянул Президенту в глаза. — Но если этого простого заявления вам недостаточно, я могу подать в отставку.
В короткой паузе Президент рассматривал Джона Риктона. Адмирал не то чтобы постарел, а словно еще больше усох за последние месяцы. Однако амбиции и самолюбие — те же, если не больше.
— Хорошо, я объясню… — явно преодолевая себя, сказал Риктон.
— Я получил информацию об этой операции в тот же момент, что и Пентагон. Когда израильские истребители уже взлетели с острова Хоккайдо.
— Это не были израильские истребители, — сухо перебил Президент.
— Совершенно верно, сэр. Переброску своих военных «Фантомов» в Японию израильтяне не смогли бы скрыть. Поэтому они арендовали точно такие же, нашего производства «Фантомы» у японцев и вместо японского полумесяца нарисовали на них свои шестиконечные звезды. Не Бог весть какой трюк, но иногда самые простые трюки работают лучше всего.
— Значит, два наших союзника — Япония и Израиль — втайне от нас готовят крупнейшую военную операцию, а вы… Вы знали об этом?
— Я уже сказал, сэр. Я узнал об этой операции лишь в момент ее старта. То есть когда уже ничего нельзя было изменить. Только ждать и молиться. Но даже в этом ожидании у меня была своя цель. Потому что вся операция израильтян — это своеобразный тест. Ведь весь их расчет был построен на психологии антисемитизма. Обратите внимание: никто, кроме религиозных евреев и антисемитов, не маскирует тему избранности еврейского народа. Таким образом, антисемиты как бы признают эту избранность, хотя и оспаривают ее. Ведь нельзя же всерьез спорить с тем, чего не существует. Но признание избранности евреев логически означает веру в их союз с Богом и, следовательно, веру в десять казней египетских. Таким образом, антисемиты психически всегда находятся в «ловушке-22», и даже Стриж и Митрохин в эту ловушку попались. Конечно, часто ставить такие ловушки нельзя, но позаимствовать методику можно. Я понимаю, сэр, что если вас не удовлетворят мои объяснения, я должен буду подать в отставку. Хотя бы за то, что, оказывается, мой израильский источник информации, по видимому, контролируется Бэролом Леви. Но другого у меня нет. Официальную информацию о своей операции генерал Леви прислал нам еще позже.
