Интимные связи

— А сколько прожили?

— Год.

— Ребенок есть?

Зара молчала.

— Почему молчишь? — спросила женщина.

— Нет ребенка.

— Не хотели? Или что?

Зара ответила через силу:

— Был… Потеряла…

— Как это потеряла?

У Зары слезы навернулись на глаза.

— Ну, потеряла. На втором месяце…

— А-а!.. — сказала женщина. — Да, это горе… У тебя братья-сестры есть?

— Брат был, тоже погиб.

— А я потеряла мужа и сына. Теперь мы с тобой никому не нужны. Замуж никто не возьмет. Детей не будет. Засохнем. Я из Нижних Гихи, слышала?

— Да…

— Меня Аида звать. У нас большой бой был ночью. Трое мужчин и два ребенка ушли к Аллаху. А прибрать некому. Поможешь?

— Конечно.

— Поехали.

— Прямо сейчас?

— Да. На улице лежат. Грех…

И женщина, не оглядываясь, пошла к «газику».

А Зара, колеблясь, посмотрела на свой дом вдали… на женщину, без оглядки шагающую к машине… И пошла за женщиной…

Все, что было потом, она помнила так, как в кино показывают бобслей: урывками и под музыку. Только музыка была не киношная, а песни Тимура Муцараева, чеченского «певца ша-хидизма»:

Я не забуду никогда
Тот бой и бесконечный хаос,
И вспоминаю, задыхаясь,
Друзей, ушедших навсегда.

Под эту песню в разбитом горном ауле Зара помогала хоронить погибших… А песня звучала:

И вновь суровые гробницы
Растут из пепла и огня.
Но, павших братьев хороня,
Мы не забудем эти лица!..

И две ее подруги-шахидки взорвали два пассажирских самолета. А Зара еще читала Коран и молилась со своей наставницей. А в Москве прозвучал теракт у метро «Рижская». Но Зара еще не была готова — на базе боевиков она постигала постулаты джихада о святой обязанности отомстить за мужа, прихватив с собой на небеса как можно больше мунепаков — неверных…

Один из этих неверных — подполковник Климов — возвращался с боевой операции. Два его БМП и тяжелый БТР, грязные, со следами пулевых и осколочных попаданий, спустились с гор к равнине и направились к Ханкале.[1]

При подходе к Ханкале климовские БМП и БТР прошли по проходу в минных полях и, у шлагбаума на развилке дорог, ведущих к двум базам — МВД и армии, — свернули к базе МВД. Здесь было не разогнаться — дорога шла змейкой среди бетонных навалов и танков, стоящих в капонирах в ожидании потенциальных смертников на колесах…

Затем, прокатив вдоль красноречивого фронтового быта — вереницы сборных щитовых домов, вагончиков и стационарных палаток, уличных умывальников, турников, сортиров и бельевых веревок, на которых сохли солдатские портки, — два БМП остановились у госпиталя, высадили трех раненых и дюжину вусмерть усталых бойцов УБОПа. А БТР покатил дальше, к штабу, обнесенному бетонным забором с колючей проволокой.

Возле штаба БТР затормозил, и Климов — тридцатитрехлетний, крупный, бритоголовый, измотанный, в грязном камуфляже и с окровавленной косынкой на голове — выпрыгнул прямо в грязь у штабного КПП. И минуту спустя устало вытянулся по стойке «смирно» в двери кабинета одного из руководителей штаба.

— Товарищ генерал, разрешите доложить?

— Вольно, — ответил генерал. — Садись. Сколько суток не спал?

— Трое, товарищ генерал. — Климов сел.

— Ну?

— Восемь бандитов ликвидировали, трое ушли.

— Наши потери?

— Три «трехсотых» — один тяжело ранен, двое полегче. Убитых нет.

— Ясно. Представлю к награде.

— А отпуск, товарищ генерал? У меня командировка месяц назад кончилась, я семью полгода не видел.

— Знаю. Но тут тебе послание. Смотри…

Генерал взял с полки видеокассету, вставил в видеомагнитофон, включил.

То, что увидел Климов на экране телевизора, было не для слабонервных. А увидел он, как двое боевиков в масках держат связанную по плечам десятилетнюю русую и голубоглазую девочку, прижимают к столу ее ладонь, а третий топором отрубает ей мизинец и безымянный палец.

Генерал остановил пленку, отмотал чуть назад и нажал «стоп».

Бородатый боевик с занесенным топором застыл на стоп- кадре.

— Узнаешь? — спросил генерал.

— Конечно. Это Кожлаев.

— Ты уверен?

— У него наколка на пальце. Буква «К». Как у его брата.

— Тогда смотри дальше. — Генерал включил пленку.

Бородатый боевик, держа в руке окровавленный топор, сказал с телеэкрана:

— Ты, Климов! Ты меня видишь? Еще раз посмотри. Даю вам неделю сроку. Не отдашь брата — руку ей отрублю. Еще не отдашь — голову отрублю. Ты понял?

На этом запись оборвалась, генерал выключил магнитофон

Климов помолчал, спросил:

— А кто девочка?

Генерал взял с полки бутылку коньяку, налил треть стакана, придвинул Климову:

— Выпей.

Климов посмотрел на генерала, на коньяк.

— Извините, товарищ генерал. Я непьющий.

Генерал удивился, кивнул на экран:

— Даже после такого зрелища?

— Жене дал слово. В командировке — ни грамма.