– Только сейчас позвонила эта китаянка, ну девчонка, с которой он был. А почему ты мне не сказал, что он пришел в себя?
– Занят был. Да и какое это имеет значение? – слегка раздражаясь, ответил он.
– Как какое? Он же может подтвердить, что я не убивала, что это он…
– Катерина, ну почему ты такая наивная? Тебе сколько лет? Подумай, каким надо быть идиотом, чтобы на себя тащить убийство? Где ты таких героев видела? Даже не надейся, что он тебе поможет…
– Валечка, дорогой, прошу тебя, скажи своим… отморозкам, чтобы они меня выпустили, – взмолилась я, решив не обострять сейчас ситуацию. – Я хочу немедленно поехать в больницу!
– Зачем? Катерина… – угрожающе начал он.
– Валечка, но это мой шанс! Он ведь сам хочет со мной встретиться, поэтому девчонка и позвонила. Он сам попросил! А я постараюсь его убедить… Ну пожалуйста! Валечка, хороший мой, поверь, я ничего не буду делать, я только с ним поговорю, я только попробую его убедить… Если я этого не сделаю, всегда буду думать, что упустила…
– Он сам тебя просил прийти? – прервал он мой плач.
– Да, сам, и это хороший знак! Я его знаю, он…
– Подожди, не части! Я наберу Ала, спрошу его, не клади трубку, я тебе сейчас отвечу…
Стало тихо, я закрыла глаза и запретила себе дышать.
Сколько прошло времени, сказать трудно, но наконец трубка ожила:
– Ты, Катерина, всегда была кузнецом своего счастья, и если летишь в яму с говном, тебя никто не сможет остановить. Хорошо, езжай, только сама поменьше говори. Разведай, что он будет говорить, как выкручиваться… Это очень для тебя важно.
– Что Ал сказал?
– Я не смог до него добраться, телефон не отвечает. Дрыхнит, старый пень!
Через сорок минут я уже шла по больничному коридору, не очень разбирая дорогу. Как всегда, магически сработала зеленая бумажка в сто долларов, и строгий запрет не впускать посетителей после восьми часов вечера меня не касался.
Дверь в палату к Дэвиду была приоткрыта, и я тихо вошла. То, что я увидела, вначале несколько озадачило меня. На кровати лежало нечто бесформенное, и вместо лица Дэвида чернела какая-то то ли тряпка, то ли бумага. Рассмотреть было трудно еще и потому, что в палате горел только ночник и свет от него был очень слабый.
При моем появлении черная тряпка слетела, и появились два смущенных лица – Дэвида и Мии. Я поняла, что девчонка забралась к нему в кровать, и они лежали, накрывшись простыней. А черная тряпка вовсе не тряпка, а ее длинные волосы, закрывшие их лица, когда они целовались.
– Katrin, what’s up? – словно ничего особенного не произошло за этот месяц, спросил Дэвид.
Девчонка продолжала нагло лежать с ним на кровати под одной простыней.
Я не знала, что делать. Желание броситься к нему, прижаться, почувствовать жар его тела, напряженного от желания, целовать его губы, ласкать чуть влажную шею, волосы – все это вмиг исчезло. Забылись и все проговоренные по дороге нежные слова, злость смешалась с обидой, захотелось сделать ему больно.
– Как ты себя чувствуешь? – только и смогла спросить я.
Он вытер тыльной стороной руки губы, словно, стирая следы поцелуя. Этот жест мне был так хорошо знаком и раньше, когда он так же делал после наших поцелуев, вызывал во мне умиление своей детскостью. Но сейчас я готова была взорваться.
– Я себя чувствую… странно, – чуть улыбаясь, ответил он. И я поняла, что он все еще смущен. – Вроде хорошо выспался, две недели проспал! Ха-ха-ха! Но двигаться не могу, хочу встать и не могу.
– Ну, если ты можешь целоваться, то наверняка все в порядке! – не выдержала я.
– Извини… Мы не ждали, что ты так быстро приедешь… – Ему было неловко.
– Да, извини нас, мы думали, что ты появишься не раньше чем часа через полтора… – Девчонка откинула простыню и села на кровати. Она была в майке и трусиках, только сейчас я заметила, что ее джинсы и кроссовки валяются на полу. Затем, ничуть меня не стесняясь, она прошлась по комнате, взяла со столика бумажный стаканчик, налила в него из кувшина воды, безмолвно жестом предложила Дэвиду. Он отказался, тогда она выпила сама.
Дэвид жадно следил за каждым ее движением. Было что-то в его взгляде, что расстроило меня еще больше. Восхищение, что ли. На меня он так никогда не смотрел.
Я поняла, что надо взять себя в руки и лучше это сделать в одиночестве. В палате Дэвида была своя ванная комната с туалетом. Торопливо извинившись, я метнулась туда, закрылась и, уже не сдерживаясь, беззвучно заплакала.
Было очень обидно, что мальчишка с такой легкостью меня предал. Как он мог, после того, что я подарила ему мою любовь, мою жизнь, всю себя? Ведь никто никогда не будет его любить, как я! Никто не пожертвует всем ради него, никто не сможет дать ему столько счастья, столько…
Счастья?.. – остановила я сама себя. Какого счастья – пойти в тюрьму? Спать с женой отца? Счастья наглотаться гадости и провести две недели без сознания? Кого я обманываю? Я для него – самое настоящее зло, проклятье, из-за которого вся его будущая жизнь разрушена! Может быть, Господь Бог оказался ко мне милостив и специально подарил Дэвиду эту девчонку, чтобы спасти его. И меня. А я, дура, умываюсь тут в душном туалете слезами и думаю о том, как я несчастна!
Я сполоснула лицо холодной водой. На меня в зеркале смотрела заплаканная женщина, с красными пятнами на щеках, сопливым носом и чуть припухшими потемневшими губами. Мне казалось, что за последний месяц я постарела лет на десять – исчезли свежесть кожи, задиристость в глазах, вызывающий подъем головы. Передо мной было испуганное несчастное существо, плачущее от любого неосторожного слова или прикосновения. Кому я такая нужна, и куда исчезла я? Я, которая привыкла к взлетам и падениям как к нормальному течению жизни!
Валька прав, мне надо остановить свое добровольное падение в трясину и думать исключительно о себе. Ведь меня обвиняют в убийстве, то есть мне грозит в лучшем случае тюрьма, а я раскисла от того, что увидела Дэвида в постели с девчонкой.
– Кэтрин! – услышала я его приглушенный голос. – Ты в порядке? Что с тобой?
Ну и пусть у меня на лице следы слез, пусть видит, что я страдаю! И потом, там темно, красноту можно и не заметить, если не приближаться.
– Все в порядке, – растянув сухие губы как можно шире в улыбке, я вышла из ванной.
Дэвид по-прежнему лежал на больничной кровати, Мии рядом с ним не было.
– А где… она? – не удержалась я.
– Ушла, – тихо сказал он.
Я продолжала стоять, не зная с чего начать.
– Подойди ко мне, – попросил он. В его голосе я услышала нежность. Или мне это показалось?
