грудью, открылось Иосифу в свете восковых свечей.
– Ложись, – сказал он ей по-еврейски и показал на стеганые шелковые матрацы.
Она легла, повинуясь жесту его. Он, раздевшись, лег рядом с ней.
– Ласкай меня, – приказал он.
Но она не поняла его слов.
И тогда он сам стал ласкать ее, стал гладить рукой ее тело, и грудь, и соски, и живот, и опушку ее «фарджи» – так, что закрылись в истоме глаза ее и аркой восстало тело ее на стеганом шелковом матраце. Но когда, ликуя, расколол Иосиф своими коленями ее чресла и вознес над ними свой ключ жизни, возбужденный и трепещущий от нетерпения, потоки слез вдруг брызнули из серых глаз этой русской наложницы, и забилась она в руках его, и – впервые – открыла уста свои, говоря и прося его:
– Нет! Не надо! Не делай этого! Заклинаю тебя Богом твоим! Не делай этого! Прошу тебя!
Иосиф от изумления удержал решительный удар своих бедер.
– Откуда ты знаешь мой язык?
Она не ответила на вопрос, а продолжала молить:
– Мне только десять лет! Прошу тебя – не делай этого!
– Кто ты? – спросил он. – Кто отец твой?
– А ты отпустишь меня?
– Хорошо. Я отпущу тебя, не плачь.
– Ты обещаешь?
– Я уже обещал, ты же слышала. Царь не повторяет своих слов. Перестань же плакать.
Она перестала. Она встала, завязала на груди шнурки своих накладных коробочек, надела одежды свои и заколола их на плечах. Потом вскинула на Иосифа свои серые глаза и сказала сухим и почти властным голосом:
– Прикажи своим воинам пропустить меня!
– Но ты еще не сказала мне, кто ты и кто твой отец? И откуда ты знаешь язык мой?
Стоя у выхода из шатра, она сказала:
– Меня зовут Ольга. Ты еще услышишь обо мне. А теперь выполни свое обещание, сын Царя!
Он выполнил свое обещание – он отпустил ее. Но с тех пор и до последнего дня своей жизни жалел Иосиф об этом глупом поступке, о той минуте жалости. Он никогда не узнал в доподлинности, та ли это Ольга стала после смерти Игоря киевской княжной. Но то, что с первых лет своего княжества эта Ольга старательно не замечала всех мирных жестов Иосифа, а затем – против всякой мудрости и выгод союза с Иосифом – заключила против него союз с Византией и даже поехала ради этого за тридевять земель в далекий Константинополь на поклон к Константину Багрянородному – все это подтверждало самые худшие опасения Хазарского Царя. И тогда, только тогда, уже на склоне лет своих, понял Иосиф простую и вековечную мудрость: женщина никогда не прощает мужчине этого. Женщина может принять от мужчины насилие, побои, плохую пищу и даже похлебку из ячменя и все равно пойти за ним на смерть и огонь, но пренебрежение женщина не прощает даже Царю. А мести за это пренебрежение она посвятит всю свою жизнь, положив на алтарь этой мести не только изощренность своего ума, силу своих воинов и судьбу своих детей, но и судьбу всего своего народа.
Не сумев отомстить Иосифу при жизни своей, Ольга воспитала в ненависти к нему сына своего Святослава. И дух Ольги не успокоился, пока не указал Святославу вероломный путь на Итиль.
– Поворачивай войско, – сказал Царь своему первому заместителю, хакан-беку.
Но слух его уже уловил в воздухе и степном шуме новый звук. Он еще не знал, что это за звук – топот ли коней дружины Святослава, который, заключив тайный союз с царем печенегов, взял и войско его печенежское, бесчисленное, как песок на берегу моря? Или это откуда-то с неба пролилась на него странная музыка судьбы с ее неотвратимыми ударами роковых барабанов?
«Бам! Пара-пара-пара-бам! Бара-бам!… Пара-рара-рара-рара-бам!…»
«Господи! Помоги мне!» – молча возопил Иосиф к своему еврейскому Богу.
Но только странная роковая музыка отвечала ему с высоты сухого неба.
«Иде Святослав на казары. Слышавше же казары, изидоша противу с князем своим каганом, и сътупишися битися: и бывши брани, одоле Святослав казаром и город их Белу Вежу взя. И ясы победи и касогы».
«…ограбили Болгар, Хазаран, Итиль и Семендер и отправились тотчас в Рум и Андалус… Русы разрушили все это и разграбили все, что принадлежало людям хазарским, болгарским и буртасским на реке Итиле. Русы овладели этой страной, и жители Итиль искали убежища на острове Баг-ал-Абваба, а некоторые в страхе поселились на острове Сия-Кух (Мангышлак, Каспийское море)».
«Необыкновенным явлением в средние века был народ хазарский. Окруженный племенами дикими и кочующими, он имел все преимущества стран образованных: устроенное правление, обширную цветущую торговлю и постоянное войско. Когда величайшее безначалие, фанатизм и глубокое невежество оспаривали друг у друга владычество над Западной Европой, держава хазарская славилась правосудием и веротерпимостью, и гонимые за веру стекались в нее отовсюду. Как светлый метеор, ярко блистала она на мрачном горизонте Европы и погасла, не оставив никаких следов своего существования».
Глава 25
Граница
Бывают моменты, когда даже евреи перестают быть евреями, до такой степени человек становится никем и ничем.
Порода комиссаров в своем зверином образе, поскольку она выражает русскую стихию, есть порождение варварства, которое имеет упраздниться в истории бесследно.
Наутро был таможенный досмотр. Василий Степняк, никогда не хлебавший из чаши антисемитизма и не стоявший даже в овирских очередях, не мог и представить себе, на что, оказывается, способны его бывшие коллеги. Посреди большого зала был канатами очерчен круглый ринг, внутри этого ринга за широкими плоскими столами стояли офицеры-таможенники и грузчики, а евреев с их ручным багажом запускали на этот ринг семьями, и стремительные жернова окриков и команд тут же подхватывали их, проталкивая, словно ударами хлыста, в беспощадную мельницу:
– Быстрей! К пятому столу! Ты что, не слышишь, корова старая? К пятому столу! Швыдко!…
– Раздеть ребенка! Живей!
– Чемоданы на стол! Что значит – не можешь поднять? А кто за тебя поднимать будет? Вам тут холуев
