Но я уже ничего не мог сделать.
Джонатан расплатился. Заправщик перекрыл движение, чтобы помочь им тронуться в путь. Юноша жестом поблагодарил его.
— Так вы уже здесь были?
Ангина молча пожала плечами.
— И как долго вы ищете дядюшку?
Она вытащила из-под юбки черный блокнотик.
— Вы мне устроили настоящий допрос! Хорошо, извольте.
Слушайте:
«Четверг. 12 января.
Канцлер нарисовал мой портрет на запотевшем ветровом стекле. В июле мы незамедлительно вставим его в рамку.
Четверг. 13 января.
Интересно, где чаще наступаешь на какашки, дома или на улице? От подошвы Канцлера воняет. Он не знает, где он „умудрился“.
Четверг. 14 января.
У Канцлера из рук выскользнуло мыло. Когда он его подобрал, на нем не было ни единого волоса. Канцлер удивился.
Четверг. 15 января.
У Канцлера получилось вести грузовик с закрытыми глазами в течение трех минут».
Ну вот, в январе все.
«1 апреля.
— Маркиз наехал на велосипедиста. Вечером мы ели рыбу в качестве наказания.
25 декабря.
Канцлер поранился, стирая ластиком документ. Он стер себе кончик пальца.
Пятница. 1 января.
Канцлер рассказывал мне о своей семье. Очень смеялся. Воскресенье. 12 июля.
Канцлер плакал.
Вторник. 3 марта.
Обгоняя дорожный каток, Канцлер поведал о начале своей карьеры. Он признает, что если бы ему не помогали, он вряд ли бы чего-либо достиг.
Июнь. Вторая половина дня.
Меня не интересует ни то, что Канцлер говорит, ни то, что он делает. Мне скучно».
Все. Я спать хочу.
Джонатан прибавил газу. Колеса покатились по дюне, примяли траву Грузовик потрясся по ухабам еще сотню метров и плавно выехал на прибрежный песок со следами вмятины от китовой туши.
— Как вам местечко, Принцесса?
— Изумительно.
Выйдя из машины, они сразу промочили ноги.
— Давайте искупаемся, — предложила Ангина. — Заодно в море постираете джинсы. А я не буду снимать белье.
Они добежали до воды и окунулись. Малышка плавала гораздо лучше Джонатана и вскоре оставила его позади.
— Вернитесь, Принцесса, — кричал он в тревоге. — Не заплывайте далеко.
Но в ответ ему раздался смех. Теперь Джонатан различал лишь рыжее пятнышко, прыгающее на волнах. Отказавшись от идеи догнать девочку, он вышел на пустынный берег и улегся там, куда обессилевшие волны приползали умирать с пеной у рта. Мокрые брюки блестели, как лакированная кожа. Вдали мигало рыжее пятнышко. Внезапно оно исчезло. Он всматривался в горизонт, но никакая краска не нарушала однообразия водной глади. Он окликнул девочку, потом стремительно поплыл в открытое море. В криках чаек ему послышался знакомый голос:
— Джонатан! Что за спешка?
Ангина сидела на пляже. Она хохотала во все горло над своей проделкой. Они уснули на солнышке, да так крепко, что, когда проснулись, оказались такими же розовыми, как слон, даже ярче. Ангина бросилась за пишущей машинкой.
— Хочу нарисовать картину. У каждого из нас останется по одному экземпляру на память, — сказала она, засовывая два белых листа бумаги с копиркой в машинку. — Потом будете смотреть и вспоминать меня. У меня хорошо получаются картины.
— Все, — объявила она после часа напряженной работы. — Похоже?
Он кивнул, рассматривая листок на вытянутой руке.
— Потрясающе! Я и не знал, что у вас талант!
— Я бросила заниматься живописью из-за одного Художественного Критика, друга Короны. Он был образован, честен, но страдал оттого, что художники не обращали на него внимания. Никто не принимал его всерьез. Они никогда не читали посвященных им статей, не приглашали его на вернисажи, а если они объединялись и сочиняли манифест, то он узнавал об этом последним. В день выхода Газеты Художественный Критик бродил от одной мастерской к другой, чтобы выслушать мнение о своей рубрике. Увы! Никто ее не читал, и ни у кого не было даже желания в нее заглянуть. В конце концов несчастный озлобился и стал ядовитым как гадюка. Вы не поверите, но ни один художник не переменил своего мнения о нем. Их мало заботило, что он уже писал по-другому. Отчаявшийся Критик с тех пор сел за руль дорожного катка и говорит, что «занимается антискульптурой».
— Я не совсем понял, в чем смысл вашей истории. Там есть какая-то мораль?
— Там их много. Когда мораль в единственном числе, она глубоко аморальна.
— Вам осталось заняться литературой!
— Да, но…
Пляж постепенно заполнялся народом. Принцесса сладострастно вдыхала запахи масла для загара. В ларьке, сколоченном из серых досок, она раздобыла хворост в меду.
— Я не сладкоежка, просто ненавижу, когда меня лишают десерта. Хотите?
Джонатан отказался. Прогуливаясь по пляжу, они дошли до казино на свежем воздухе. Музыканты в военной форме играли старинные мелодии. Самый юный из них, судя по всему, был дедушкой. Официант с лицом, изъеденным морскими брызгами, подкарауливал посетителей. Порыв ветра приклеил к его ноге лист газеты. Он отлепил газету царственным жестом.
— Вы танцуете? — спросила Ангина.
— Я бездарен. Могу просто потоптаться и подержать вас за талию, если вам так хочется.
— Хочется.
К ним подошел официант.
— Здесь запрещено танцевать, — сказал он, краснея от смущения. — У нас нет лицензии.
— Мы не танцуем, — возразила Ангина, — мы ходим.
Официант заломил руки.
— Вы не окажете мне любезность походить в другом месте? Иначе на нас наложат огромный штраф.
Дирижер шепнул Джонатану:
— Подождите нас на конце пирса. Мы к вам придем.
