– Разгадка тут простая. Не на небе родились, Евгений Иванович. В наше время сколько ни получи хлеба – всё равно начальство выгребет. Вот и занижается урожайность… Себе хоть небольшой резерв создаётся.
– В нашем колхозе, – Бобров посмотрел на Мишку, – вроде такой практики нет, как считаешь?
– Правильно. У нас другая, показушная крайность. Жми, давай, чтоб показатели были лучше других. Знай наших…
Мишка посмотрел в сторону сеялок, сказал:
– Ладно, Евгений Иванович. Если просишь – мы эти сеялки по гаечке переберём. Но учти – Дунаев на эти пустяки время не тратил бы…
Ну пусть, подумал Евгений Иванович. А он – будет. Будет не из-за капризности характера, а потому, что по-другому не может, так научен. Он предложил Мишке все сеялки на площадке отрегулировать на норму высева, правильно выровнять лапы культиваторов, по правилам расставить клевцы борон.
– Хе-хе, – Мишка поскрёб в затылке, – да ты мне работу на недельку подбросил, щедрый человек…
– Не неделя, а два дня, Михаил Сергеевич, – твёрдо сказал Бобров.
– Я тебе не заводной. И ребята не заводные…
– Не сделаешь – прогоним с работы…
– Слепой сказал: «Посмотрим». Прокидаешься… такими, как я… Да и Дунаев не позволит. Он на юге не загостюет, на днях явится, как пасхальное яйцо…
– Не знаю, как Егор Васильевич посмотрит, но мы его дожидаться не будем, – Бобров чувствовал, как в голосе поплыл тугой звон, – если технику не подготовишь. Своей властью поправим.
– Круто берёшь, Бобров! На поворотах фары поломаешь…
– Что поломаю, Михаил Сергеевич, – не тебе собирать. Через два дня жди. Приедем с комиссией.
Бобров скакал по подсыхающей дороге на Воронке и думал с горькой усмешкой о том, что самое страшное зло на земле – человеческая лень, бесцельность жизни. Вот и у Мишки стало привычным всё делать кое-как, не утруждать себя хлопотами. Не даёт себе отчёта бригадир, что своей инерцией он развращает людей.
В бригаде Ивана Дрёмова Бобров остался доволен. Здесь после первой поездки многое изменилось. И самое главное – на тех злополучных сеялках катушки высевающего аппарата были заменены на новые.
– Плахов постарался, – сказал Иван, когда они обходили агрегаты.
– Как он, Плахов? – спросил Бобров.
– Не пойму я его, – сокрушённо вздохнул Иван. – Раньше первым работником был, а сейчас ходит, как в воду опущенный.
– Может быть, потому, что Дарья его болеет?
– Дашку он из больницы привёз. Только не в ней дело. Знаешь, Евгений Иванович, что заглавное в тракторе? Искра. Вот искра эта у Степана пропала.
– Ничего, мы ему найдём искру, – засмеялся Евгений Иванович.
– Сомневаюсь я. – Бригадир махнул рукой.
Бобров нашёл Степана в пункте технического обслуживания, позвал на улицу. Степан хлюпал высокими сапогами, шёл неторопливо сзади. Правду Иван сказал – потерял запал человек, даже в походке этой шаркающей что-то потерянное угадывается. И когда на улице Бобров рассказал ему о своей беседе с Дунаевым и Безукладовым, печать равнодушия не исчезла с лица, в каждой морщине усталость улеглась, не разглаживается.
– Что молчишь, Степан? – Бобров дотронулся до его перемазанной фуфайки.
– А что говорить?
– Ну как что? Доверяют тебе – значит, должен доверие это ценить…
– Брось ты, Женя… Это ты для меня постарался, а Дунаев небось про себя думает: «Пусть Плахов плужит, а я погляжу, что из этой затеи получится…»
– Ну и докажи, что…
– Докажи, докажи… Кому я должен доказывать, скажи? Самому себе или Дунаеву? Разве, по логике, я на него работаю? Сам на себя…
– Что-то не пойму тебя, – сказал раздражённо Бобров. – То тебе не разрешали – ты недовольный был. Теперь сам секретарь обкома поддерживает – опять кочевряжишься…
– Как ты не поймёшь, Женя! Поэтому и кочевряжусь, что хочу быть самостоятельным. Без председателя, без секретаря обкома – сам по себе… Как задумал – так и сделал.
– Уж и в самом деле не в кулаки ли ты, Степан, собрался? – засмеялся Бобров.
– Не переживай. Просто хочется доказать, что не зря на земле живёшь.
– Ну и доказывай!
– Да ведь обманут!
– Неужели ты, Степан, совсем веру в людей потерял?
– Нет, тебе я верю.
– Ну тогда приходи в контору, будем договор заключать. Бобров передал привет Дарье и поскакал в контору, там у него тоже были теперь дела – разные накладные, ордера, требования подписывать, отвечать на телефонные звонки. Воронок точно чувствовал эту озабоченность, резво шлёпал по дороге, но около дома Белова ему вроде кто-то тормоз включил – остановился, вытянул шею, призывно заржал.
Бобров после первого дня работы больше не встречал Озяба Ивановича и сейчас даже удивился, увидев старика в дверном проёме. Кажется, помолодел Николай Спиридонович, щёки порозовели, налились молодой упругостью и глаза весёлые, будто искры высекают. Николай Спиридонович резво сбежал с крыльца, руками показал на дверь:
– Прошу в гости, Евгений Иванович!
Пришлось спрыгнуть на землю, поздороваться со стариком.
– Некогда гостевать, Николай Спиридонович! Вот если бы Воронок не остановился, так, извините, мимо и проскакал бы.
– Ну, Воронок – конь учёный, – засмеялся Белов, – разве он может мимо проехать…
– Раз уж встретились, – Бобров замялся, – хочу вам Николай Спиридонович, вопрос один задать…
– Давай свой вопрос, Женя, – Белов приветливо взглянул на своего собеседника. – Только, может быть, лучше в доме, за чашкой чая? У меня сейчас заварочка такая – аромат сплошной… Черёмуховый лист, зверобой, душица, – вся систематика растений в чайнике.
– Нет, – сказал Бобров, – за чай спасибо. Только я тороплюсь в контору. Остался за председателя. Как-нибудь другим разом. А вопрос мой про эрозию…
– Горько стало?
– Горько…
Белов вздохнул, помрачнел лицом:
– Ты небось мои записки не умудрился прочитать?
– Откровенно говоря, нет. Времени не нашлось.
– А ты найди, найди времечко. Там и ответ на свой вопрос найдёшь…
– Обязательно найду. Сегодня же и засяду…
– Ну и хорошо, – и старик протянул влажную руку на прощанье.
Глава восьмая
Вечером после поездки на ферму Евгений Иванович заглянул в свой кабинет, в ящике стола нашёл папки с бумагами, спрятанными в первый день, и уселся читать. На первой странице размашистым почерком Белова были выведены слова Василия Васильевича Докучаева: «Нет цифр, какими можно было бы оценить силу и мощь нашего русского чернозёма. Он был, есть и будет кормильцем России».
