а?
– А там и разорять нечего! – зло бросил Бобров. – Что в том колхозе? Одни долги. А почему? Да потому, что за труд копейки платят. Работает-работает крестьянин весь год, а в итоге – мерку сеял, мерку взял – ничего не потерял.
Курлов вспыхнул:
– Вас кто на должность председателя рекомендовал?
– В каком смысле? – удивился Бобров.
– Ну что тут неясного? В райкоме беседа была, в отделах обкома?
– А разве это обязательно? Думаю, люди и сами в состоянии решить, кто годится им в руководители, а кто нет.
Курлов медленно встал из-за стола, побагровел, по-бычьи выгнул толстую шею.
– Да вы, я вижу, демагог! Форменный политический демагог!..
«Ну вот и начали клеймо ставить, – с тоской подумал Бобров. – Уж чего-чего, а это у нас умеют…»
Он резко выпрямился, будто почувствовал, что надо, обязательно надо найти сейчас нужные слова, ответить, ответить Курлову… Но тут будто из подвала дохнуло холодом, озноб пробежал по спине, снова, в который уже раз, жёсткая рука до боли сдавила сердце…
Последнее, что слышал Бобров, был крик Курлова, испуганный, какой-то бабий, – и навалилась темнота, как перед грозой, застелила мутной пеленой глаза. Он упал на блестящий паркет, хрипя и задыхаясь от боли, но жизнь не сразу отпустила его, словно ждала от него чего-то ещё, большого и главного.
Эпилог
Через два года после смерти Боброва Лариса и Серёжка возвращались в переполненном автобусе из Ряжска с похорон бабушки Нины. Последнее время та долго болела, её мучила одышка, и лишь изредка забывалась она в тяжёлом, беспокойном сне. И вот теперь эта последняя ниточка, которая связывала Ларису с родной стороной, оборвалась, как обрывается с грустным, жалобным звоном туго, до предела натянутая струна…
Они возвращались под вечер, за окном быстро темнело, и гуляка-ветер, словно шершавой метлой, сгребал на асфальте опавшие листья, наметал багровые холмы. Серёжка сидел у окна, смотрел на серое поле перед Осиновым Кустом и думал, что эти поля – та самая земля, во имя которой жил и боролся его отец, боролся открыто и прямо, как подобает истинным бойцам. А ещё подумалось Серёжке вдруг, что если и предстоит ему сделать что-то в жизни, то прежде всего на этой земле, которую, как наследство, завещал ему отец.
Серёжка дотронулся до руки Ларисы, спросил тихо:
– Послушай, мама, а в сельскохозяйственном сколько лет учиться?
– Пять, – машинально ответила Лариса и только потом с удивлением посмотрела на сына. – А тебе это зачем?
Он улыбнулся:
– Хочу на агрономический поступать…
Лариса всплеснула руками:
– Да разве судьба отца ничему тебя не научила?
Серёжка помолчал.
– Не в том дело, мама. Просто я понял, что у каждого человека должен быть наследник.
– И ты думаешь?..
Серёжка наклонился к Ларисе и тихо сказал:
– Я думаю, мама, отец бы мой выбор одобрил.
