следователь. Ты помнишь?
— Конечно. А что тут такого?
— Да… ничего… Но надо сказать все правильно…
— Что сказать? — удивилась Наташа. Она непонимающими глазами глядела на мать. — Что именно сказать? Мне вообще нечего говорить этому следователю. Меня при убийстве не было, я пришла с работы вечером. Что я могу сообщить?
— Да, это так..: Все это, конечно, так. Но… вот…
Ты извини меня, если я что-то не так скажу…
Наташа поднялась и села на кровати. Она внимательно глядела на мать.
— Что с тобой, мам? Говори, я не понимаю…
— Я скажу, но… Наверное, это Вера Александровна из ума выжила… В общем, она считает, что это ты убила Николая! — выпалила Люба и отвернулась.
— Я?! Убила Николая?! Ты бредишь, мам?
— Да нет, Наташенька, если бы так… Она говорит, что видела тебя в квартире часов в одиннадцать. Ты стояла около убитого Николая… А потом шла по коридору. Видела она тебя… И кровь от следов потом вытирала сама.
Наташа раскрыла рот и молча глядела на мать.
— Ну я не знаю, мам, кто из вас сошел с ума. Мне бы хотелось все же, чтобы она. Возраст такой, тебе еще рановато.
— Я тоже подумала, что сбрендила старуха. Но она так конкретно все рассказывает. Вышла, говорит, в магазин, когда этот Иван убрался отсюда, потом приходит, слышит — возится кто-то в нашей комнате.
Она поглядела в замочную скважину — видит, ты стоишь над трупом Колькиным. И кулаки сжимаешь.
А потом видела тебя, как ты по коридору шла. А потом следы кровавые на полу остались, она замывала…
А потом уже я пришла…
— Мама, я весь день была на работе, — четко сказала Наташа. — Весь день. С утра до конца рабочего дня. Обедали мы с Лялькой около двух в кафе. И все.
Остальное время я была на работе и никуда, слышишь ты, никуда не отлучалась! Никуда… Спроси кого хочешь… Это все, бред, то, что ты говоришь, просто бред.
— Ну не знаю! — взмахнула руками Люба. — Я сама скоро с ума сойду от всего этого!
— Но ведь арестовали же Ивана Фомичева! И деньги Николая ты у него нашла, и ручку. Он-то почему не мог убить?
— Понимаешь, Наташа, Вера Александровна сказала мне, только мне, а не следователю, что Николай выходил в туалет уже после ухода Ивана. Она сама видела его! Иван два раза приходил, второй раз за водкой бегал. А она два раза видела Николая, по нужде бегал.
Но она не стала говорить следователю, что после окончательного ухода Ивана она видела Николая живого. Ты меня понимаешь?! Она вообще ничего про тебя следователю не говорила. Она только мне все это рассказала.
— Ну, спасибо! — рассмеялась Наташа, все больше поражая мать. — Добрая какая… Меня не надо выгораживать, понимаешь ты? Я никого не убивала и была на работе. Все. Так что, мам, передай ей, что ей просто почудилось. Старческий маразм, есть такое дело.
— Не похоже как-то, — пожала плечами озадаченная Люба.
— Не похоже, но так и есть, — коротко отрезала Наташа и вновь взялась за книгу.
— Следы, говорит, от кроссовок были… — неуверенно сказала Люба.
— От кроссовок? — вздрогнула вдруг Наташа. — Но ты же знаешь, я никогда не ношу кроссовок. Их и нет у меня…
Люба заметила, как что-то изменилось в лице Наташи. До того спокойная, насмешливая, она вдруг побледнела и словно чего-то испугалась.
— Ив чем же я была одета? — пристально глядя на мать, спросила Наташа. — Что она говорит?
— А я и не спросила… — промямлила Люба.
— А ты пойди и спроси, — как-то очень зло произнесла Наташа. — Спроси, раз такое дело. Это же очень важно. Что она скажет?
Люба вышла и вернулась минут через десять.
Наташа сидела на кровати и глядела куда-то в стену. Выражение ее лица было несколько отрешенное.
— Наташа! — позвала мать.
Наташа вздрогнула и испуганно поглядела на нее.
— Что?
— Да ничего. Это я. Я спросила Веру Александровну. Говорит, точно не помнит, но вроде бы в красной куртке и в джинсах.
— В красной куртке? — переспросила Наташа и еще больше побледнела. — У меня же такой одежды нет! Ты знаешь, что у меня такой одежды нет! И не было никогда! — Она неестественно расхохоталась. — Ты же знаешь, что у меня такой одежды никогда не было! Все! Спокойной ночи! Я спать хочу, не желаю больше слушать эти бредни Веры Александровны. Не желаю!
Озадаченная Люба поглядела внимательно на Наташу, пожала плечами и вышла из комнаты.
Утром Наташа была очень бледная, явно невыспавшаяся. Не говоря ни слова, умылась, позавтракала и ушла на работу.
Встретились они уже в коридоре на Петровке.
Люба шла от Николаева, Наташа шла к нему. Люба остановилась около дочери.
— Наташа, я должна тебе сказать. Он спрашивал про размер обуви. Поимей в виду. Не зря он это спросил.
Наташа пристально поглядела в глаза матери.
В этом взгляде было что-то такое, от чего у Любы мурашки побежали по спине.
— Поимею, мама, спасибо за информацию. Они тут вообще зря вопросов не задают.
И обе пошли в разные стороны. Каждая — со своими мыслями. Каждая что-то знала, о чем-то догадывалась, что-то подозревала. Обеим было страшно.
Глава 8
Подходил к концу рабочий день. У Наташи, как всегда, болели ноги от долгого стояния за прилавком, но сегодня она не обращала внимания на это. Голова была занята другим. То, что сказала ей вчера мать, потрясло ее. Но говорить с матерью откровенно она не могла. Они давно уже были совершенно чужими людьми. Более того — между ними было нечто. Нечто черное, ужасное, недоступное пониманию, нелепое и гнусное. Наташа знала, что мать догадывалась обо всем…
Эти отвратительные картины то и дело всплывали у нее перед глазами. Хотелось от них чем-то закрыться, хотелось, чтобы они сгинули навсегда, как сгинул с этого света Николай Фомичев, муж ее матери…
…Наташа училась в одиннадцатом классе, когда мать с Толиком уехала к родственникам в деревню — там умер ее двоюродный брат. И тогда это произошло в первый раз…
Усевшийся за ужин Николай буравил ее глазами.
Наташа накрыла на стол, разогревала ему ужин и сама села напротив.
— Устал, — вздохнул Николай. — Выпить что-то хочется. Достань из серванта, там водка есть. Выпью рюмаху.
Наташа достала бутылку, поставила на стол, вынула из серванта рюмку.
— А себе-то? — сказал Николай.
— Я не пью, дядя Коля, — тихо ответила Наташа.
