Они шли по бульвару и молчали, Виталик бережно держал Наташу под руку. Она чувствовала горячее дыхание.
— Вы не против, если я закурю? — спросил Виталик.
— А разве ты куришь? — рассмеялась Наташа, переходя на «ты».
— Я-то? Да, курю. В институте начал, после анатомички. Так страшно было.
Он вытащил из кармана пальто пачку «Пегаса» и долго не мог зажечь спичку на февральском ветру. Наконец закурил и, снова взяв Наташу под руку, повел ее к метро. Наташе в лицо веяло дымом дешевых сигарет, дул ветер со снегом, но ей давно не было так хорошо.
Виталик иногда замедлял шаг и искоса поглядывал ей в лицо. Такая любовь, такая нежность чувствовались в этом взгляде сквозь круглые немодные очки, что у Наташи замирало сердце. Она поняла, что существует другая жизнь, отличающаяся от того кошмара, в каком она пребывала в последнее время, отличающаяся от суетной нелепой жизни ее матери, от варварского образа жизни Эдика и его товарищей. Виталик был человеком из другого, то ли забытого, то ли никогда не изведанного мира. От него веяло добротой и теплом.
Потом они сидели рядом в вагоне метро. Им было хорошо вдвоем. Он что-то рассказывал про свой институт, про практику, она толком не слушала, она глядела в его серые глаза за круглыми очками и чувствовала себя счастливой.
От метро они шли минут десять к дому Виталика.
Погода ухудшилась, похолодало, повалил снег. Их лица стали мокрыми, но им было весело. Виталик плохо видел сквозь очки, залепленные снегом, летевшим в лицо, он то и дело снимал их и протирал носовым платком.
Наконец они пришли. Поднялись в лифте на девятый этаж, Виталик открыл ключом дверь.
Квартира была небольшая, но очень уютная. Наташе бросилось в глаза обилие книг в маленьком коридорчике. Книги по медицине, по искусству, словари, справочники.
Виталик снял с нее дубленку, встряхнул ее, повесил на вешалку. Наташа стянула сапоги, Виталик подал ей мягкие тапочки, провел в комнату.
— Вот здесь я живу, — сказал он, как бы оправдываясь. — В тесноте, да не в обиде, — почему-то добавил он.
Комната была маленькая. По стенам стояли стеллажи с книгами, около окна узкая кровать и рядом письменный стол, заваленный бумагами и тетрадями.
— Извините, у меня не прибрано, — смущенно сказал он. — Вы садитесь, а я пойду чайник поставлю.
Вы замерзли очень, как бы не простудиться из-за меня…
— Виталий, давай на «ты», — предложила Наташа. — Мы уже давно знакомы.
— Конечно, конечно, — закивал Виталик. — Ты… подожди, я сейчас.
Потом они пили чай с малиновым вареньем на маленькой уютной кухоньке. Виталик сквозь очки нежно глядел на Наташу, болтал что-то, иногда замолкал, словно стесняясь своей оживленной речи.
— А о чем ты хотел со мной поговорить? — вдруг спросила Наташа, глядя Виталику в глаза.
Он покраснел так, что стал одного цвета с малиновым вареньем в хрустальной вазочке.
— А… это… Наташа, а вы… а ты… коньяка не хочешь? — внезапно предложил он. — У меня с Нового года осталось. Я ведь почти не лью, не люблю, а вот… чтобы согреться…
— Почему бы и нет? — улыбнулась Наташа, не отрывая от него взгляда.
Виталик засуетился, вытащил из старого кухонного шкафчика бутылку армянского коньяка, где оставалось больше половины, налил ей и себе в маленькие хрустальные рюмочки, вынул из холодильника лимон, аккуратно порезал. При этом он засучил рукава, и Наташа с удивлением обнаружила, что у него очень сильные, мускулистые руки. Это совершенно не вязалось с его худым бледным лицом.
— У тебя сильные руки, — сделала она ему комплимент.
— Я же будущий хирург, — смущенно улыбнулся Виталик. — Со слабыми руками как же я буду оперировать? Подкачаться пришлось, да и летом мы в походы ходим, там всякое приходится делать… Так что вот… — Он согнул руку и показал бицепс. После этого опять сильно покраснел. — Да ну, хватит об этом, ты меня захваливаешь.
— И хозяин ты хороший. И варенье твое вкусное.
Виталик на сей раз перестал краснеть. Он сел и поднял рюмку с коньяком.
— Я не знаю, за что пить, — сказал он. — Только за вас… то есть за тебя…
— То есть за нас? — мягко прервала его Наташа, глядя ему в глаза.
— Да, за нас!
Они чокнулись и выпили. Через пару минут Наташе стало так хорошо, как не было уже лет пятнадцать.
Она сидела на этой уютной кухне, сосала лимон, пила чай с вареньем и глядела на этого странного человека в немодных очках, в линялой ковбойке, с такими сильными руками. Ей казалось, что она знает его очень давно, что это близкий ей человек, до того с ним было легко и просто.
После того как они выпили еще по одной рюмке коньяка, Виталик решился на разговор.
— Наташа, — начал он тихо. — Я хотел тебе сказать… Я вот что хотел тебе сказать… — Тут он снял очки, вынул из кармана носовой платок и стал тщательно протирать их. — Понимаешь… Я не знаю, как это все сказать, но я чувствую, что должен… — Он снова надел очки и внимательно поглядел на нее. — Да, я должен. — При этих словах он поднялся со стула и встал напротив нее. — Я никогда никому еще такого не говорил… Наташа… Наташенька… Я…
Тут раздался звонок в дверь. Покрасневший от досады, Виталик бросился открывать.
— Мам, ты? — послышалось из коридора. — Ты чего так рано? Ты же к Владимировым в гости поехала…
— Надоело мне у них, — отвечал женский голос, довольно низкий, прокуренный. — К ним приедешь и нарвешься на всякую выясняловку. Наши там остались, а я не выдержала, сказала, плохо чувствую себя.
А ты что, не один? Ого… — уважительно протянула она. — Понимаю… Ну, извини, сын, знала бы — осталась там. Но от тебя такого ожидать…
— Мам, перестань! — яростно зашептал Виталик.
— Ладно, ладно, я не буду вам мешать. Ну хоть познакомь, мне так интересно, сын первый раз в жизни девушку домой привел. Познакомь.
— Да ни к чему все это, мам, — отговаривался Виталик.
Наташа сама встала и вышла из кухни. Мама Виталика, высокая, статная, крашенная в блондинку, с густым слоем макияжа на лице, пахнущая дорогими духами и табаком, разительно отличалась от сына.
— Здравствуйте, — сказала Наташа.
— Здравствуйте. Я Нина Петровна, мама Виталика.
— Наташа.
— Очень приятно. — Она искоса поглядела на сына и одобрительно кивнула головой. — Я, наверное, не вовремя, ну извините. Но вы сидите где хотите, я пойду к себе и прилягу, устала очень. После работы поехали в гости, а там неприятная обстановка. Пришлось возвращаться одной через всю Москву.
Нина Петровна пошла к себе в комнату, а Виталик провел Наташу на кухню.
— Так, понимаешь, и не дали поговорить, — улыбнулся он.
— Мы прекрасно с тобой поговорили, — ответила ему Наташа. Прекрасно… Ты ничего больше не смог бы сказать. А я тебе скажу только одно — я очень благодарна тебе за сегодняшний вечер. Очень…
А теперь налей по третьей рюмочке твоего чудесного коньяка, а потом проводи меня домой. Поздно уже…
Виталик пожал плечами, не понимая, шутит она или говорит серьезно. Налил по рюмочке.
— Надо было поесть приготовить, ты, наверное, голодная. У нас, правда, нет почти ничего, пельмени только. Ой, вру, я же по дороге сыру купил, он у меня в пакете, я совсем забыл!
Он бросился в коридор и принес пакет. Вытащил оттуда завернутый в бумагу кусок сыра.
— Давай я порежу, — предложила Наташа.
— Да что ты, что ты, я сам! — стал суетиться Виталик и в результате порезал себе палец.
