— Никуда не уходи. Я тебе перезвоню, — сказал Пойтрас и повесил трубку.
Я встал, открыл стеклянные двери, ведущие на маленький балкон, вернулся к своему столу и положил на него ноги.
«Никуда не уходи».
Через полчаса я встал и вышел на балкон. Бывают дни, когда смога нет, небо чистое и можно постоять на балконе, откуда открывается вид на бульвар Санта-Моника и океан. Но сейчас стояла дикая жара, над городом висел смог, и я с трудом мог разглядеть противоположную сторону улицы.
Вернувшись в офис, я порылся в маленьком холодильнике и извлек бутылку пива «Негро Модело». «Негро Модело» — это темное мексиканское пиво. Возможно, лучшее темное пиво в мире. Я сделал несколько глотков, поглядывая на часы с рожицей Пиноккио. Немного погодя я включил радио и нашел лос- анджелесскую радиостанцию. «Бананарама» пели о жестоком лете. Это вам, конечно, не Джордж Торогуд, но и они не так уж плохи.
Я вышел на балкон, взглянул на Лос-Анджелес и подумал о том, как бы я жил, если бы завел жену и детей. У меня было бы две или три дочери, и мы смотрели бы «Улицу Сезам» и «Мистера Роджерса»,[15] а потом, как щенки, катались бы по полу. А когда они выросли бы, им стали бы нравиться фильмы с Кеннетом Тоби.[16] На кого они были бы похожи — на меня или на свою мать? Я вернулся в офис, прикрыл застекленные двери и сел в складное кожаное кресло. Когда ждешь звонка, в голову лезут самые дурацкие мысли. Может быть, Лу Пойтрас потерял номер моего телефона и теперь отчаянно шарит в полицейских компьютерах, пытаясь его отыскать. Может быть, он узнал что-то такое, чего ему не следует знать, об остановивших меня копах и теперь лежит в луже крови возле колеса своего «олдсмобиля». Может быть, мне все до смерти надоело.
В пять минут восьмого я лежал на полу и смотрел в потолок, размышляя об инопланетянах: побывали они хоть раз на Земле? В десять минут восьмого зазвонил телефон. Я поднялся, словно не потратил на ожидание целый день, подошел к столу и небрежно взял трубку.
«Расслабьтесь, детективы! Ваши проблемы — это еще не проблемы».
Однако это был вовсе не Лу Пойтрас. Это была Шейла Уоррен. Она плакала.
— Мистер Коул? Вы меня слышите? Кто говорит?
Слова перемежались всхлипываниями. Было трудно разобрать, что она говорит. Она все еще казалась пьяной.
— Кто-нибудь пострадал? — спросил я.
— Они говорят, что убьют меня. Они говорят, что убьют Брэдли и меня. Они обещают сжечь дом.
— Кто?
— Люди, укравшие книгу. Вы должны приехать. Пожалуйста. Мне страшно.
Она еще что-то сказала, потом снова зарыдала, и я ее не понял.
Я повесил трубку. Что ж, в моем деле долго скучать не приходится.
6
Когда я добрался до дома Уорренов, он все еще стоял на своем месте. Пожара не было, дым не застилал кроваво-красное солнце, никто не пытался пробить тараном брешь в стене. Было темно, свежо и приятно, как всегда бывает в сумерках, когда солнце скрывается за горизонтом. Хэтчер сидел все в том же светло-синем «тандерберде» и молча наблюдал за тем, как я паркую машину. Потом подошел ко мне. Он не выглядел встревоженным.
— Все в порядке? — спросил я.
— Она обратилась к тебе из-за телефонного звонка?
— Похоже, она здорово расстроилась.
— Ну да.
Он откашлялся и сплюнул какую-то белую массу в кусты.
«Синусит».
— Ты ведешь себя так, словно ничего особенного не случилось, — заметил я.
Он похлопал себя по куртке под левой рукой:
— Если здесь появится что-нибудь особенное, я познакомлю его вот с этой штукой.
— Честно говоря, странно, что она позвонила мне, когда рядом есть ты.
Хэтчер, фыркнув, вернулся к своему «тандерберду».
— Сам все поймешь, если проторчишь здесь достаточно долго.
«Голос опыта».
Я подошел к входной двери, дважды позвонил и стал ждать. Вскоре из-за двери послышался голос Шейлы Уоррен:
— Кто там?
— Элвис Коул.
Щелкнули замки, и дверь распахнулась. Она была в серебристом шелковом пеньюаре — казалось, его просто вылили на ее обнаженное тело — и в серебряных босоножках на высоком каблуке. Ее глаза покраснели и припухли, макияж расплылся. В руке Шейла держала платок с темными пятнами. Тушь для ресниц.
— Слава богу, это ты, — сказала она. — Мы в ужасе.
Я пожал плечами и кивнул в сторону входных ворот.
— Ничто не пройдет незамеченным мимо Уайетта Эрпа.[17]
— Но его можно оглушить.
Есть вещи, с которыми не поспоришь. Я прошел в дом мимо нее и остановился, чтобы посмотреть, как она запирает дверь. Затем последовал за ней. При ходьбе ее слегка заносило вправо, словно пол здесь был не совсем ровным, а в дверные проемы она проходила с трудом, задевая их плечом.
— Кто дома? — спросил я.
— Только я и Мими. Мими в задних комнатах.
Шейла привела меня в небольшой кабинет. В кабинете имелся бар.
— Расскажите мне о звонке.
— Я думала, это Тамми. Моя подруга. Мы играем в теннис, ходим в кино, ну и все такое. Но это был мужчина.
На стойке бара стояла открытая бутылка бомбейского джина и тяжелый стакан с тающими кубиками льда. Она подняла стакан, допила остатки и спросила:
— Хочешь что-нибудь выпить?
— У вас есть «Фальстаф»?
Я подошел к большим двустворчатым дверям, через которые можно было пройти в заднюю часть дома, и отодвинул портьеры. Двери были закрыты на замок.
— А что это такое? — осведомилась Шейла Уоррен.
— Пиво, которое варят в Тамуотере, штат Вашингтон.
— У нас только японское пиво, — сказала она, и в ее голосе послышались истерические нотки.
— Меня вполне устроит.
Шейла Уоррен, наклонившись над барной стойкой, добавила джина и льда в свой стакан. В бутылке осталось уже меньше половины. Пробку я заметил в пепельнице, стоящей на дальнем конце барной стойки. Рядом лежала оторванная чистенькая акцизная марка. Значит, когда она начала пить джин, бутылка была полной. Шейла исчезла под стойкой, а когда выпрямилась, то держала в руках бутылку «Асахи». На ее лице застыла напряженная улыбка, а на левой щеке появился след от размазанной туши, похожий на синяк.
— Я уже говорила, что нахожу тебя весьма привлекательным?
— Первым делом.
— Ну, это ведь правда.
— Говорят, что я похож на Джона Кассаветеса.[18]
— В самом деле?
