— Боюсь, мне придется еще немного поднапрячь вас, профессор, — сказала Сэм, не отрывая глаз от расстилавшегося перед ними залитого солнцем пейзажа.
Приглушенно работало спутниковое радио. Голос из ток-шоу взволнованно парил над окружающими дорогу звуками, трепетно рассказывая о хаосе в китайской экономике.
Томас лениво проводил взглядом бензозаправочную станцию «Эксон мобил», подобную детской игрушке, ярко блестящей под темной хвоей столпившихся над ней елей. Вместо ответа он поймал себя на мыслях об ископаемом топливе, динозаврах, потом об археологах, устало бредущих сквозь песчаные бури пустыни Гоби…
— Хотите немного чипсов? — спросила Сэм, чтобы как-то его разговорить.
Она выудила из своей битком набитой сумочки хрустящий пакетик. Дразня, помахала им, так, словно Томас был угрюмым десятилетним подростком.
Добрые старые «Фритос».
— Нет, спасибо, — ответил Томас.
— Уве-е-е-рены?
Томас покачал головой и хмыкнул.
— Что вы хотите спросить, агент?
Сэм опустила пакетик на сиденье и пожала плечами.
— Боюсь, опять про Нейла. То, что вы, психиатры, называете «навязчивыми идеями», мы, федералы, называем «платой за аренду». Мне нужно знать, в каком мире он живет. Хочу пробраться в его внутреннее пространство.
— Подвиг, и не из легких, — сказал Томас. И после минутного колебания добавил: — Вы ведь достаточно разобрались в существе спора?
— Думаю, да, — задумчиво ответила Сэм. — Просто не понимаю, как кто-то мог… мог…
— Поверьте, это так.
Сэм кивнула.
— Судя по вашим вчерашним словам, Нейл представляется себе этаким миссионером, в поте лица распространяющим дурные вести. Вот почему я была так взволнована. Иными словами, умение свести концы с концами для нас, следователей, не менее важно, чем вам, психологам, докопаться до правильных мотивов. Без мотива все теряет смысл.
— И что дальше?
— Так вот, вчера вечером я думала… Нейл ведь не может быть миссионером, правда? Разве из этого не следует, что у него есть своя цель? И разве не об этом весь ваш спор, не о том, что все бесцельно?
Томас ошеломленно посмотрел на нее, обдумывая всю тщетность того, что собирался сказать. В людях была заложена схема, не только заставлявшая их действовать под чужим влиянием и мыслить узко, но и считать себя самыми свободомыслящими и неподвластными влиянию извне. Род человеческий был в буквальном смысле предназначен для легкого и бесповоротного программирования. Даже знание этого практически ничего не меняло. Можно было до бесконечности показывать им результаты различных исследований, они все равно продолжали винить другого, чужое мнение, иную книгу с регулярностью, какую можно было бы ожидать от механизма.
Томасу хотелось считать, что Сэм не такая, — почти так же, как хотелось считать другим себя.
— Вот я и говорю, что добраться до замыслов Нейла не просто.
— Просто никогда не бывает, профессор.
Томас помолчал, подыскивая нужные слова.
Бормочущий радиоголос произнес: «…И это стало катализатором кризиса иностранных резервов».
— Помните, что я сказал вам в баре? — раздумчиво начал он. — Насчет мозга и эволюции?
— Что сознание это такое предательски обманчивое болото? Потому что оно еще слишком молодо.
— Именно. Эволюция — беспорядочный, болезненный процесс, требующий целых эпох для того, чтобы добиться изменений какой-либо конкретной адаптации. Возьмем пример относительно недавней адаптации. Скорее всего, вы ожидаете, что сознательное переживание — или что бы ни происходило с нами в данный момент — окажется относительно грубым, имеющим низкий уровень разрешения. И, нравится вам это или нет, таковы позиции науки о мышлении…
Томас помолчал, мысленно перебирая набор трюков, с помощью которых наглядно демонстрировал этот тезис студентам.
— Ну, к примеру, скажите, каково поле вашего цветного видения?
Сэм нахмурилась и пожала плечами.
— Все цветное… А что?
Томас выудил из кармана блейзера одну из своих ручек.
— Не подсматривать, — сказал он. — Просто продолжайте следить за дорогой и скажите, какого цвета моя ручка.
Он поднял ручку так, чтобы она находилась в пределах бокового зрения Сэм. «Бик», сделано в Индии.
Сэм улыбнулась, стараясь как можно больше сосредоточить боковое зрение.
— Да, вопросик, — сказала она. — Но я почти уверена, что она синяя… Точно. Синяя.
Томас дал ей ручку. Она была ярко-красной.
— На самом деле мы живем в первичном черно-белом мире, цветовой контур нашего зрения узок и направлен непосредственно перед нами. Остальное — догадки нашего мозга. И это только верхушка айсберга. Невнимательная слепота, переменная, маскирующая перцептуальная асинхронность и так далее и тому подобное. Вы могли бы сделать карьеру, всего-навсего перечисляя виды зашоренности или прямой иллюзорности нашего сознания. Зазор между информацией, которая, как нам кажется, поступает извне, и той, к которой мы действительно имеем доступ, крайне расплывчат. Поэтому большинство исследователей, занимающихся проблемами когнитивной психологии, определяют ваши переживания на данный момент — ваш «сенсориум», как они любят это называть, — как некую «великую иллюзию».
— А мы просто называем их «свидетелями», — съязвила Сэм.
— Затем мы имеем дело с запаздыванием в обработке данных, фактом, что все окружающее, — Томас обвел взглядом окрестности, — уже произошло, прежде чем мы успели это пережить. Если бы вы вывернули наперерез встречному потоку транспорта, мы не погибли бы мгновенно, мы погибли бы на несколько миллисекунд
И, словно в подтверждение его слов, прямо перед носом вынырнул обгоняющий их восемнадцатиколесный грузовик, так что Сэм пришлось резко сбавить скорость. Пыльный хвост, оставляемый дальнобойщиком, поглотил их.
— Если все так плохо, — спросила явно рассерженная Сэм, — то почему нам так не кажется?
— А как по-другому? Это наша единственная система координат.
По ее взгляду Томас понял, что она не столько смотрит на удаляющийся грузовик, сколько наблюдает за тем, как она наблюдает. Он помнил о собственной реакции на подобные факты во время первых занятий. Он всегда был склонным к размышлению парнишкой, но тогда впервые заметил, что куда больше заворожен самим переживанием, чем его составляющими. В частности, он помнил, как проверял поле собственного зрения, пытаясь вникнуть в механизм его «ускользания» без всякой видимой границы. Все вдруг показалось одновременно фиктивным и невозможным, словно на нечто чудовищное плеснули краской, сквозь которую проступили его очертания. Причем быстро, ужасающе быстро. Психологи называют подобные случаи «дереализацией». Ирония заключалась в том, что они использовали этот термин для описания некоего умственного расстройства, тогда как он был почти так же точен, как любое сознательное переживание.
Это здорово напугало его — настолько, что он дал зарок три месяца не прикасаться к наркоте.
— Сознание — это конечный пользователь, — продолжал Томас, — и в качестве такового не преуспело. От всего объема получаемой информации наш мозг отщипывает каждую секунду, крошит ее, и лишь крохотным, обрывочным частицам суждено стать сознательным переживанием. По оценкам некоторых
