скрип половиц.
— И все-таки, — выдохнула она, — это невероятный трах… — Ее голос сочился наслаждением, она часто дышала. — То есть раньше… я была… ну, не скромницей… но… как все. Дела вроде… убийства или… или когда… когда кого-нибудь… насилуют… меня шокировали. Я чувствовала… себя… такой виноватой… что… не могла пройти мимо… хотя бы одной… вонючей задницы и не полезть в сумочку! Я просто… была не создана для такой работы. А хотела ее получить. Страшно хотела. Стать Ларой Крофт.[51] Только реальной… Я хотела быть сильной!
Половицы жалобно поскрипывали под раскачивающимися телами.
— Помню… это было так странно. После операции… я очнулась… и вдруг мне на все стало плевать, не то чтобы мне хотелось забиться куда-нибудь, как… побитой собаке… нет, я… могла действительно глубоко вздохнуть, понимаете? Как в начале весны… или когда первый раз нюхаешь кокаин. И тут я поняла: люди… Моей проблемой были люди. Я ложилась спать, беспокоясь о людях… шла на работу, беспокоясь о людях, — даже в этом сраном душе беспокоилась! Я думала… почему, что, кому скажу… Почему эта сучка так на меня посмотрела?.. Или… А что, если Том скажет Дику… что я трахалась с Гарри? От всего этого хотелось забиться в угол. Заламывать руки. Не дышать. Так ужасно я обо всех и обо всем заботилась… Но теперь… хм. Теперь все… — Бледные линии стали проступать в столпотворении теней, и Сэм вскрикнула. — Что сказать? — продолжала она, словно пытаясь вспомнить свой слюнявый лепет. — Что-то надвигается, профессор…
Единственное, что он сейчас видел, были образы боли, стекающей, капающей крови, распухшая бровь едва не касалась щеки. И все же словно какая-то огромная ладонь отвернула его голову, прижав виском к стене, чтобы не видеть, не слышать творящегося перед ним ужаса, столь очевидного и отдающегося у него в ушах. Сэм. Сэм.
Поскрипывание прекратилось.
— Вы уже на подходе, док? — по-матерински нежно проворковала она. — Почему… вы все… такие хорошенькие, когда кончаете? Совсем как маленькие нищие.
Раздался негромкий хлюпающий звук, который не могло заглушить даже слитно звучавшее дыхание трех человек.
— Есть способ… получить это… ты знаешь. Просто скажи… скажи мне… где ты припрятал данные…
Ее голос звучал как потревоженная струна.
— Просто… скажи… мне…
Томас снова заморгал, стараясь избавиться от крови, замутившей взгляд. Сэм была… Сэм была…
— Никогда, — прохрипел Нейл.
Снова выстрел. Странный звук вырвался у него из груди. Крик? Влажное хлюпанье не прекращалось.
— Ты… — пробормотала Сэм. — Ты уве-е-е-е-рен?
— А ты решила, — голос у Нейла был как у пьяного, — что трахаться со мной тебе поможет?
Он говорил, прерывисто сглатывая.
Хлюпанье прекратилось. В тишине было слышно только тяжелое дыхание.
— Маккензи, — сказала Сэм, как спринтер, который после забега никак не может унять дрожь в голосе, — это все идея Маккензи. Ты так рисковал, трахаясь с женой профессора… Он решил, что все твои выкрутасы могли сделать твои исполнительные функции особенно подверженными сексуальной стимуляции… Вот я и подумала, что за черт… — Она рассмеялась, и снова послышался хлюпающий звук, только на этот раз более учащенный, неистовый. — Но… м-м-м-м… я и представить себе не могла, что это будет так… сладко.
Томас слепо уставился перед собой.
— Ты сама вынесла себе приговор, — хрипло произнес Нейл. — Пойми. Всякий невропат, вовлеченный в сексуальное насилие, становится похож на серийного убийцу. Они попадают в нечто вроде навязчивого порочного круга. Однажды попробовав, уже не могут остановиться…
— Порог компенсации? — спросила Сэм.
— Точно. При возрастании объема процесс становится необратим.
— Прекрати морочить мне голову…
Треск выстрела. И вновь заскрипели половицы, вновь прорезался чудовищный узор, сотканный из белой женской кожи, одежды и теней цвета индиго, и все это было пронизано волокнами отраженного света.
— Смотри, — услышал Томас сосредоточенный шепот Сэм, — сейчас я… застрелю его… Застрелю, когда он будет кончать… Сплавлю его, сплавлю на тот свет…
— Джесс… — У Нейла был голос безумца, захлебывающегося собственной слизью.
— Смотри, профессор… Он отключил страх… Но он все равно кончит… — Ее хохоток сменился мужским рыком. — Даже с пистолетом во рту.
Томас застыл. Казалось, легкое снежное покрывало укрыло его — скопление безмолвия. Все прояснилось.
«Сэм, — подумал он. — Фрэнки».
Заломленные руки совсем онемели. Томас попытался залезть в карман куртки.
— Выходит, все это был обман, — тупо произнес он. — От начала до конца.
— Смотри, — простонала Сэм. — Горячая сталь… Улетный трах… я… я… м-м-м!
Кровь больше не текла, она липкой коростой запеклась вокруг его глаз, которые все еще неимоверно жгло. И наконец Томас
— Господи… Иисус сладчайший, — тяжело выдохнула она. Ее грудь тяжело и бурно вздымалась. Разводы белого света скользили по ее потной коже. — Что это? Сила, власть? Значит, теперь я могу делать все, что угодно? — Запрокинув голову, она зашлась смехом. — То есть вы, ребятишки, подохнете, будете кровью харкать, а я хочу только одного: трахаться, трахаться и трахаться!
— Я уже сказал тебе, Джесс, — произнес Нейл тонким, задыхающимся голосом. — Если ты уже попробовала это, возврата нет…
Снова выстрел, на этот раз — в посеревшее лицо Джерарда. Кожа вокруг входного отверстия оплавилась, как воск, но крови не было.
— Что это? — крикнула Сэм. — Отчего это так… так…
«Реально…»
Томас вгляделся в истомленный, обмякший ужас. Кожа, которую он любил. Тело, которое он боготворил, истерзанное ласками другого.
«Сэм…»
— Так значит, все это была грошовая комедия, — повторил он все так же холодно. Все казалось одновременно четко очерченным и сомнительным, необитаемым, как памятники. — Одурачить меня, чтобы я нашел для вас Нейла.
Контроль был восстановлен. Теперь оставался только один вопрос.
— Конечно, — сказала Сэм, припав к груди Нейла, истощенная соитием. — А что? Ты все еще надеялся, что я могу тебя полюбить? Что ты способен разжечь во мне хоть искорку страсти? — Сэм рассмеялась, поглядела вниз, на себя. — Интересно, в каком мире ты живешь?
— Я говорил о Фрэнки.
В ее взгляде появилась признательность. Она вытерла пальцы футболкой Нейла, от костяшек до ногтей, совсем как обеденной салфеткой.
— Ах,
Томасу показалось, что он видит все собственными глазами. Фигурка в черном, гибкая, бесстрашная, крадется через задний двор. Бар скребет когтями по дереву, потом трусцой бежит навстречу знакомому