жертвой и не станет карать людей сейчас. Он дал нам время – еще три бактуна! Целых три бактуна вы можете жить, рожать детей и возделывать землю! И только по истечении этого срока гнев Болон Окте падет на головы наших правнуков.
Площадь внизу отвечает радостным гулом голосов.
– Но если вы забудете свои обязанности, кара может настичь вас раньше, – сурово предупреждает Два Тростника. – Вы не должны прекращать приносить богам жертвы, ибо кровь им по вкусу!
Толпа согласно воет.
– Я говорю это, потому что мой срок пришел, – продолжает Два Тростника. – Болон Окте требует меня к себе, и вам придется искать другого Говорящего с Богами. Не забывайте же, что я заповедовал, и гнев богов обойдет вас стороной!
Внизу слышны громкие крики разочарования. Два Тростника знает, что людям будет страшно без него, заступника перед Дуновением Смерти, но воля Болон Окте священна. Такова цена за спасение рода человеческого, и, хотя Два Тростника не понимает, почему Владыка Севера бросил на одну чашу весов его ничтожную жизнь, а на другую – жизнь всех прочих людей, ослушаться он не смеет.
К тому же перед смертью ему предстоит исполнить еще один приказ Болон Окте.
Этой же ночью он велит разобрать замурованный диким камнем склеп страшной старухи, которую Великий Ураган привез когда-то из далеких южных земель.
Когда кладку разбирают, двое рабов, первыми перешагнувшие порог, падают замертво, вдохнув смрадный воздух подземелья.
Два Тростника прикладывает к ноздрям тонкую, пропитанную благовониями повязку и, держа в руке факел, спускается вниз.
На последних ступенях лестницы, скорчившись, лежит старуха. Седые космы ее отросли почти до пят, ногти на руках длиною с початки маиса.
Два Тростника понимает, что Великий Ураган приказал замуровать ее в подземелье живьем.
На низком каменном столе стоит простой с виду глиняный кувшинчик. Сверху на нем лежит серебристая фигурка жука с изогнутыми передними лапами.
Два Тростника перешагивает через высохший труп старухи и осторожно берет в руки кувшин и фигурку. Скрюченные болезнью пальцы болят неимоверно, но он держит свою ношу крепко. Он знает, что если уронит ее, мир погибнет гораздо раньше отпущенного ему богами срока.
Прижимая к груди кувшинчик и жука, Два Тростника, хрипя от боли в суставах, взбирается обратно по лестнице. Когда он выходит из склепа, жрецы бросаются помочь ему, но он отгоняет их гневным движением руки.
Никто не должен прикасаться к нему.
Дальше все происходит, словно во сне. Взяв с собой двух самых сильных воинов, Два Тростника спускается в подземный лабиринт под великой пирамидой. В этих коридорах можно плутать бесконечно, но Два Тростника сам начертил на стенах тайные знаки, и без труда находит дорогу. В конце концов он оказывается у каменной двери, закрывающей вход в гробницу правителя.
Воины открывают двери и зажигают факелы на стенах, украшенных фресками. Их отблески играют на зеленой мраморной крышке, на которой изображен Великий Ураган, вкушающий звездное молоко.
Два Тростника приказывает отодвинуть крышку.
От Великого Урагана остались одни кости, завернутые в дорогие ткани. Пожелтевший череп скалится приветливой улыбкой.
Теперь приходит черед самого главного. Того, о чем говорил ему Болон Окте.
Два Тростника забирает у одного из воинов факел, и, недовольно ворча, растапливает на его огне шар пчелиного воска. Воск капает на кувшинчик, покрывая его неровным желтым слоем. Два Тростника достает золотую палочку и пишет на воске один-единственный иероглиф. Потом он погружает в мягкий еще воск серебристую фигурку жука. Теперь кувшинчик надежно запечатан.
Когда придет срок, отпущенный Владыкой Севера, печать будет сорвана, и смерть, таящаяся в кувшине, вырвется наружу.
Но это будет еще не скоро, спустя три бактуна.
Дело сделано, и Два Тростника чувствует себя опустошенным и легким. Он велит воинам вернуть крышку на место, стать на колени и закрыть глаза.
Воины догадываются, что их ждет, но не смеют ослушаться Говорящего с Богами.
Уколы обсидианового ножа точны и милосердны. Густая кровь обагряет плиты подземной усыпальницы.
Совершив это последнее в своей жизни жертвоприношение, Два Тростника ложится рядом с саркофагом, подтягивает ноги к животу и закрывает глаза.
Его господин, Болон Окте, ждет своего верного слугу в небесных чертогах.
Глава первая
Склеп и кувшин
«Народы, некогда могущественные, а ныне вымирающие и пришедшие в упадок, Я не вправе продолжать, пока не воздам дань уважения тому, что вы оставили нам»
Роулинсон смял жестяную банку из-под пива «Текате»[2] и зашвырнул в кусты, спугнув паукообразную чернорукую обезьяну, которая с интересом наблюдала за археологами. Заверещав, обезьяна кинулась наутек, а Роулинсон мрачно вопросил:
– Скажите, только мне кажется, что все мексиканское пиво отдает мочой?
– А я тебе говорил: в любой стране нужно пить и жрать только то, что является для нее аутентичным. То есть в Мексике надо пить текилу и мескаль, а вовсе не пиво. Пиво надо пить в Европе.
Сказав так, Блэки вытер с грязного лба пот и вновь принялся работать ломиком. Широкую каменную плиту они с трудом обнаружили под пластами земли и плотной тропической растительности. После того, как ее расчистили, Блэки воодушевленно принялся ковырять плиту ломиком, под неодобрительным взглядом Роулинсона, который вообще скептически относился к археологии.
Блэки обливался потом, но местное пиво принципиально игнорировал. Роулинсон пожал плечами и вытащил еще одну банку из портативного холодильника.
– Может, поучаствуешь немного? – спросил Блэки.
– Смотреть гораздо интереснее, – покачал головой Роулинсон. – К тому же я уверен, что под этой чертовой плитой ничего нет.
– Там пустота, я тщательно простукивал, – возразил Блэки. – Я думаю, что здесь расположен вход в подземный склеп. Да он и должен быть здесь – все пирамиды индейцы строили по примерно одному плану.
– Потому что у них не было архитекторов, которые дерут за это бешеные бабки, как в наше время, – сказал Роулинсон, вскрыл банку и обрызгался пеной.
– Когда Альберто Рус Луилье нашел подземный тоннель в Паленке[3] под Храмом Надписей, ему тоже никто не верил. А там оказался как раз склеп с иероглифами, саркофагом и костями одного из древних правителей.
– Ты кое-что упустил, коллега. Во-первых, Альберто Рус копался там четыре года. Во-вторых, он делал это не самолично при помощи кривого ржавого ломика, а руководил командой рабочих. Ну, и самое главное – Луилье работал в Паленке совершенно легально, по линии Национального института антропологии и истории Мексики. Поэтому лично я готов остаться на пару дней, но не больше. Куда-куда, а уж в мексиканскую тюрягу я точно не собираюсь.
– Трусливый гринго[4], – с улыбкой сказал Лафонсо Ченнинг. – Давай твой лом, Алан, я тебе помогу.
Негр взял у Блэки ломик и стал прикидывать, куда бы его всунуть, чтобы плита подалась.
– Да расколи ты ее, – посоветовал Роулинсон. – Ты здоровенный черный парень, если хорошенько врезать, плита и развалится.
– Ты с ума сошел?! – искренне возмутился Блэки, сидя на камне и тяжело дыша.
– Да здесь и так мало что сохранилось. Чертов городишко старше, чем Ламанай в Белизе, к тому же я
