той, так и другой стороне: им стал Роберт Ньюбургский, человек примерной жизни и образцовой набожности, уже высказавший намерение удалиться в монастырь. Он согласился взять на себя заботу о малышке, отложив на более позднее время исполнение своих планов, которые и в самом деле осуществил, став монахом в аббатстве Бек.
Несколько недель спустя Людовик объявил о том, что собирается совершить паломничество в Мон- Сен-Мишель. Генрих не только сделал то, о чем его просили, — позволил пройти через свои нормандские владения, — но и любезно принял своего сюзерена, который имел полную возможность проверить, хорошо ли ухаживают за его дочерью. Еще того лучше, поскольку явно подул ветер согласия, Генрих, уступая настояниям Людовика, согласился помириться со своими извечными врагами, графами Блуа и Шампани. И мир был заключен посредством обмена несколькими замками на границах (Тибо де Блуа отдал Амбуаз, Генрих расстался с Беллемом).
Так в этом 1158 г. закончились давние распри и наметилась позитивная политика. Когда Генрих с Алиенорой на Рождество вместе собрали двор в Шербуре, то смогли с удовлетворением окинуть взглядом путь, пройденный ими за четыре года, с того дня, как они сражались в Барфлере с разъяренным морем, стремясь вступить во владение новым своим королевством. Теперь они чувствовали себя на вершине могущества: по ту и другую сторону Ла-Манша лежали их земли, их окружали английские и пуатевинские вассалы, у них было четверо детей, и с каждым связывались свои надежды на будущее. Старший, Генрих, станет английским королем, — а может быть, и королем Франции; на Ричарда Алиенора перенесла те надежды, которые возлагала, наверное, когда-то на своего первенца, Гильома, и уже сейчас видела его графом Пуатье; что касается Жоффруа, то почему бы ему не получить в наследство от дяди, чье имя он носил, бретонский фьеф? И только очень и очень знатный сеньор мог теперь просить руки маленькой Матильды…
Как в поступках королевской четы, так и в планах, которые они строили в эти годы расцвета, казалось, верх всегда одерживала воля Алиеноры; ограничивалось ли дело всего лишь претензиями, или замыслы осуществлялись, но все, что бы ни делали король и королева, отвечало ее личным интересам. Именно к владениям в Аквитании, как только на английских берегах причин для беспокойства не осталось, царственная чета обратила свои взгляды. О видах на французскую корону мы уже говорили, теперь можно добавить, что в этом же 1158 г. Генрих Плантагенет отправился в Лимузен, чтобы образумить виконта Ги де Туара, который с давних пор нагло демонстрировал свою независимость от сюзеренов, графов Пуатье. И, хотя виконт вел роскошный образ жизни, окружил себя двором вассалов не хуже королевского, гордо выставлял напоказ свои охотничьи выезды, тем не менее, ему пришлось покориться, потому что его замок, считавшийся неприступным, был взят всего за три дня.
И вот Алиенора снова, как в первые годы своего брака с французским королем, поглядывает в сторону Тулузы. Она никогда не отказывалась от своих прав на Тулузу, наследство ее бабки Филиппы. И не пришло ли время потребовать осуществления этих прав именно сейчас, когда наступившее в отношениях с родом Блуа-Шампанским согласие развязало Генриху руки на границе Анжу и Нормандии? Граф Тулузский, Раймунд V, был ничтожеством, всеми средствами пытавшимся расширить свои владения в сторону Прованса. Заставить его признать господство герцогов Аквитанских означало открыть себе путь к окситанским городам, к Средиземноморью, к тому восточному порту, чье обаяние так сильно в свое время подействовало на Алиенору. Оставался лишь один деликатный вопрос: Раймунд был женат на сестре короля Франции, и нельзя же было с самого начала разрушать союз с Людовиком VIII, который открывал такие блестящие перспективы перед юным наследником английского престола. Но можно ведь воспользоваться всем известным фактом: кто не знал, как плохо обращался Раймунд со своей женой, несчастной Констанцией Французской? И вполне можно было делать ставку на то, что Людовик VII совсем не обязательно станет так уж сильно защищать своего нелюбезного вассала и зятя. Раймунд знал, что против него создается настоящая лига: граф Барселонский, граф Монпелье и виконтесса Нарбоннская — знаменитая Эрменгарда, прославившаяся своей сказочной красотой, которую наперебой воспевали трубадуры, — уже попытались стряхнуть тяготившую их власть сюзерена. Следовательно, момент был благоприятным.
В январе 1159 г. Генрих с Алиенорой вместе покинули Нормандию, чтобы отправиться в поездку по Аквитании.
Англия достаточно успокоилась для того, чтобы королевский юстициарий, Роберт, граф Лестера, один мог обеспечить в ней порядок. В Блайе государи встретились с графом Барселонским, Раймундом- Берангарием V, обсудили помолвку его старшей дочери, Берангарии, с маленьким Ричардом. В любом случае Плантагенеты договорились, что барселонский дом поддержит их в борьбе против графа тулузского, на которого было за что пожаловаться. Можно было рассчитывать и на помощь виконта Каркассона, Раймунда Транкавеля, враждебно настроенного против Тулузца.
Для Алиеноры все складывалось наилучшим образом. И Генрих начал собирать в Англии и Нормандии налог на войну: в Нормандии он требовал с каждого рыцаря по шестьдесят су, в Англии сумма возрастала до двух марок. От того, с какой легкостью удалось собрать эти суммы, он, должно быть, преисполнился законной гордости: его прекрасно организованная система управления и в самом деле оказалась действенной, собранные суммы позволяли снарядить сильное наемное войско. У Генриха к тому времени набрался достаточный военный опыт, чтобы он не полагался на армию, состоявшую из его вассалов: любой из них, хотя бы в силу того, что требовалось служить всего сорок дней в году, в самый ответственный момент мог подвести, сбежать, перейти на сторону противника. А ведь Тулуза была далеко, и ее осада могла затянуться.
Вернувшись в Пуатье, Генрих приказал крупнейшим своим вассалам явиться к нему в полном боевом снаряжении к Иванову дню, 24 июня. И все же, прежде чем перейти к делу, он счел необходимым попросить короля Франции о встрече. Они действительно встретились, и даже два раза, сначала — в Туре, потом — в Нормандии, в Эдикуре. И каждый раз Генрих мог не без удивления убедиться в том, на какое упрямство оказался способен человек, которого он считал робким и слабым. Людовик VII был готов защищать графа Тулузского против всяких наступлений, какие считал неуместными, не только потому, что тот доводился ему зятем: он был его, Людовика, вассалом, а значит, имел право на его покровительство; и никакая сила в мире не могла помешать королю Франции поддерживать справедливость в его королевстве.
Генрих открывал в Людовике неведомые доселе черты. Прежде он знал его только как мужа Алиеноры — человека, которого легко было обмануть, да и в себе самом неуверенного; человека, который быстро падал духом и опускал руки. Рядом с ним он, Генрих, всегда чувствовал себя молодым героем, победителем турнира. Но на этот раз Людовик заговорил, как подобало королю, как сюзерен, твердо вознамерившийся заставить уважать феодальные обычаи и готовый встать на защиту своего вассала. Генрих и сам был королем, и ему было совершенно невыгодно подавать пример нарушения феодальных порядков. Возможно, вернувшись в Пуатье, он охотно отменил бы все приготовления к военным действиям против графа тулузского. Но до него дошло известие, что король Шотландии Малькольм, его когда-то строптивый и непокорный вассал, вышел в море с флотом в сорок судов, собираясь принять участие в походе. С другой стороны, Томас Бекет, его канцлер, только что снарядил семьсот рыцарей, которые также намеревались переправиться через Ла-Манш. И даже сын Стефана де Блуа, Гильом Бастард, тоже готовился присоединиться к Генриху. Ясно, что отступать было поздно.
Известие об исходе войны повергло всех в полное изумление: едва подойдя к Тулузе, Генрих отступил без боя, заявив, что не может осаждать крепость, в которой находится его сюзерен. В самом деле, сразу после начала военных действий, 24 июня, Людовик с горсткой своих людей отправился в Тулузу. Генрих, который всегда передвигался стремительно, на этот раз выступил в поход на удивление медленно. Он сосредоточил свои войска в Периге, и там — может быть, он намеревался показать свою силу, чтобы испугать короля Франции? — состоялся блестящий военный парад; в присутствии сопровождавшей его двойной армии: феодального войска, шелестящего знаменами, ощетинившегося копьями и пиками с флажками, гарцующего на бьющих копытами конях и горящего нетерпением вступить в бой, и тесными рядами брабантских наемников, крепкой и надежной пехоты, выстроенной в небольшие и очень дисциплинированные отряды, он возвел в рыцарское достоинство короля Малькольма Шотландского, который тотчас же, в свою очередь, посвятил в рыцари тридцать молодых дворян из числа своих вассалов. Тем временем, стало известно, что Кагор поднялся в поддержку английского короля и что граф Барселонский выступил в поход, присоединив свои войска к армии Раймунда Транкавеля. Казалось, исход битвы был предрешен заранее, можно было не сомневаться в победе.
