Алиенора Аквитанская

тут-то было. Их встретила достаточно разгоряченная толпа, в которой оказалось немало должников: как и во многих других торговых городах, в Лондоне евреи по большей части занимались ростовщичеством или давали деньги под залог; летописец Ричард Девизский, рассказывая об этом печальном эпизоде, именует их «sanguisugas» — пиявками. Раздался смех, а потом началась травля, настоящая охота на людей. Из всех этих несчастных спастись удалось лишь тем, кто сумел укрыться во дворце архиепископа, традиционном убежище, в которое они устремлялись всякий раз, как им угрожала опасность.

Королю уже на следующий день после коронации пришлось разыскивать и наказывать тех, кто принимал участие в бойне. И Ричард Девизский заканчивает свой рассказ сообщением о том, что в других городах евреев также притесняли, но только не в Винчестере — его родном городе, где жители, по его словам, всегда вели себя как достойные люди (civiliter).

Лондонцы, восторженно встретившие короля Ричарда «Пуатевинца», вскоре осознали, что государь, которым они так гордились, только о том и думал, как побыстрее покинуть свое островное королевство. Правда, для этого у него была уважительная причина: единственной мыслью, которая его занимала, была мысль о крестовом походе. И вскоре, последовав его примеру, приготовлениями к крестовому походу занялась вся Англия. Прежде всего необходимо было собрать налог, чтобы снабдить деньгами крестоносцев. Несмотря на недавнюю неприятную историю с «саладинской» десятиной, которая, вместо того, чтобы пойти на войну против Саладина, была использована Генрихом II для его личных нужд, этот новый налог был собран без особых затруднений. Ричард, чье воображение становилось неистощимым, когда речь шла о том, чтобы находить средства, без всякого стеснения принялся торговать званиями сеньоров. Он, как рассказывает автор одной из хроник его царствования, Роджер Ховден, выставил на продажу замки, города и владения. «Я бы продал и Лондон, — бесстыдно заявил король, — если бы мог найти на него покупателя».

Но подготовка к крестовому походу, главным образом, означала, что во всех портах Англии принялись строить корабли и «buzzes» — большие транспортные суда, которые могли перевозить по восемьдесят коней и больше трехсот пассажиров, не считая слуг и матросов; что в городах ткали паруса и плели снасти; что целые армии дровосеков валили деревья для мачт и корпусов, а тем временем на полянах маленькие кузницы работали без передышки: в одном только Динском лесу по этому случаю были выкованы более пятидесяти тысяч подков (а значит, можно было подковать заново двенадцать с половиной тысяч лошадей), не говоря уж об оружии и доспехах, о кольчугах, изготовление которых было тонкой и сложной работой, и шлемах или щитах, которые с грохотом ложились под молот на наковальню, о тонких стрелах и тяжелых арбалетных болтах, о твердом закаленном дереве для боевых машин и податливой коже, из которой делали седла и упряжь. Все ремесленники, выбиваясь из сил, служили королю. Знатные бароны, захваченные общей лихорадкой деятельности, в своих владениях тоже готовились к путешествию за море; эта волна достигла и городов, где множество простолюдинов тоже пожелали добровольцами присоединиться к крестоносцам. Наш современник, ученый Уильям Урри, историк своего родного города Кентербери, знающий, кто жил в любом из его домов в эпоху Алиеноры, сумел отыскать пять свидетельств о взявших крест простых людях, что жили на скромном перекрестке улицы Галантерейщиков и Верхней улицы, у входа в собор, между Масляным Рынком и церковью Богоматери. Там жили Хьюг Ювелир и Филипп Мардр, и, неподалеку от них, Вивьен Уайт: там жил Адам де Толуорт, который станет одним из ближайших сподвижников короля Ричарда при осаде Акры, и там стоял дом Маргарет Ковел, муж которой, лондонец, также присоединится к походу. Все эти люди трудились, суетились, влезали в долги, продавали земли, чтобы купить оружие. Крестовый поход многих заставил изменить образ жизни, и общее стремление к Иерусалиму ощущалось даже в самых скромных домах, даже в крестьянских хижинах, где резали свиней и коптили бекон, который по хорошей цене продавали мореплавателям.

И на том, и на другом берегу Ла-Манша, и во владениях короля Франции, и во владениях английского короля царило такое же возбуждение, как в те далекие времена, когда Людовик VII и Алиенора собирались в крестовый поход. Но ставка на этот раз была куда более серьезной, и обстоятельства намного более тяжелыми, чем сорок лет тому назад. При падении Эдессы сорок пять тысяч христиан были убиты или попали в рабство, и Северная Сирия оказалась беззащитной перед нападением турок. Но теперь дело обернулось еще хуже: сам Святой Город оказался во власти мусульман. Неужели, просуществовав столетие, слабое христианское государство, день за днем державшееся лишь ценой героического самопожертвования — такого, как подвиг умершего четыре года тому назад молодого, изъеденного проказой Иерусалимского короля, в последние годы своей короткой жизни приказывавшего относить его на поле битвы на носилках, — должно было исчезнуть? Но все к этому шло.

Потеря Иерусалима означала, что на египетские и сирийские рынки длинной вереницей потянутся, под охраной мусульман, рабы-христиане. Больше месяца, со второго октября по десятое ноября 1187 г., день за днем продолжался страшный отбор, опустошавший Святой Город, изгоняя из него франкское население, и разрушавший семьи: слуги Саладина выпускали стариков и детей, но юношей и девушек оставляли между первой и второй городскими стенами. Таким образом, там набралось, по самым скромным подсчетам, от одиннадцати до шестнадцати тысяч обращенных в рабство молодых людей, из числа которых пять тысяч отправили в Египет, чтобы строить укрепления. И все же победитель, Саладин, проявил редкое великодушие: он действительно согласился на почетную для города капитуляцию, правда, лишь под угрозой, что все там будет полностью разрушено твердо решившим обороняться народом, — все, в том числе и мусульманская святыня, мечеть Омара. Гаттинское поражение почти лишило город защитников, но один из уцелевших в этой бойне сеньоров, Балиан д'Ибелин, наспех организовал сопротивление; он возвел в рыцарское достоинство шестьдесят горожан, превратив их тем самым в воинов, и, как ни слабо они были подготовлены, им все же удалось нанести поражение авангарду Саладина, который никак не ожидал подобного выступления и рассчитывал войти в открытый город. Поняв, что иерусалимские франки готовы на отчаянные поступки он, в конце концов, предложил побежденным освободиться за выкуп: десять безантов за мужчину, пять за женщину, один за ребенка. Но только двое из каждых ста франков, живших в Иерусалиме, располагали подобной суммой (один безант был равен примерно двенадцати франкским золотым монетам). Балиан добился того, чтобы самых бедных освободили за общую сумму: семь тысяч человек за тридцать тысяч безантов, которые выплатили, правда, лишь под нажимом, тамплиеры и госпитальеры. И Саладин, что с его стороны было очень благородно, прибавил к этому числу еще тысячу рабов, выкупленных им самим, и другую тысячу выкупил его брат, Малик Аль-Адил. Кроме того, он позволил остаться в Иерусалиме двум старикам, потому что на него произвел впечатление их преклонный возраст: одному из них было больше ста лет, он уцелел со времен первого крестового похода, того, который начался на Западе в 1096 г. и закончился три года спустя завоеванием Святой земли.

По всей Сирии и по всей Палестине можно было видеть множество подобных эпизодов исхода, и беженцев на побережье становилось все больше по мере того, как одна за другой сдавались франкские крепости, которым в течение столетия чудом удавалось защищать от набегов с того берега Иордана узкую полоску земли, представлявшую собой Иерусалимское королевство (протяженность его границ равнялась приблизительно 360 километрам, ширина этой полоски колебалась от 60 до 90 километров): Шатонёф, Сафед, Бовуар, Бо-фор. Тем временем новый византийский император, Исаак Ангел, поздравил Саладина с победой.

Можно было подумать, что никаких христиан, и даже греков, в Святой Земле отныне не будет, и возвращаются времена, когда совершить паломничество в Иерусалим было опасным подвигом — между набегами бедуинов, постоянной угрозой со стороны турок и притеснений от византийских стражей Гроба Господня. Впрочем, подобный исход следовало предвидеть с тех пор, как в лице сначала Нуреддина, а затем Саладина, осуществилось объединение мусульманского мира от водопадов Нила до Евфрата, от Александрии до Алеппо, поставившее Египет и Сирию под власть одного человека.

И все же франкские королевства просуществуют еще больше столетия. Правда, в форме, сильно отличавшейся от той, какая определилась в результате первого крестового похода. Несколько баронов цеплялись, словно тонущие, за уцелевшие обломки: стены Антиохии, стены крепости поблизости от Маргата, доверенной госпитальерам, равно как и стены Крака де Шевалье или укрепленной тамплиерами Тортосы, могли выдержать любой натиск. Неожиданное прибытие эскадры сицилийских норманнов, которую вел мальтийский граф Маргарито Бриндизийский, помогло спасти Триполи на побережье; то же самое сделал для портового города и Тира полунемецкий, полуитальянский барон Конрад Монферратский, поспешивший