Людовика не преминули — и не без оснований — приписать влиянию его жены.
В результате всего этого Людовик и навлек на себя папский гнев, его королевство подверглось интердикту, а сам он, поддерживая свою отлученную от церкви невестку, начал в Шампани войну, которая и завершилась чудовищным массовым истреблением в Витри. Несомненно, как для него самого, так и для его королевства настало время опомниться, найти выход из тупика.
И как раз после этих дней, проведенных в сумрачных размышлениях, когда молодой человек, должно быть, чувствовал себя на дне пропасти, он услышал решительный призыв, исходивший от человека, который был высочайшим духовным авторитетом того времени, человека, которого весь христианский мир почитал святым, человека, у которого просили совета папы и короли: Бернарда Клервоского.
Тридцать лет тому назад этот Бернард постучался у ворот монастыря Сито, откуда пошло реформистское движение, которому он придал мощный импульс: к моменту его смерти в одном только аббатстве Клерво будет насчитываться семьсот монахов, и у монастыря образуется сто шестьдесят филиалов; орден цистерцианцев рассеется по всему христианскому миру, от Англии до Португалии, от Италии до скандинавских стран. Этот мистик, стремившийся лишь к монастырской тишине и уединению суровой кельи, где он спал на голом полу, постоянно вынужден был вмешиваться в проблемы своего века, его постоянно призывали улаживать распри, прояснять сложные ситуации и укреплять веру везде, где это требовалось. Он уже не раз обращался к Людовику VII с увещеваниями, к которым тот оставался глух. Но на этот раз тон, каким обратился к нему Бернард, оказался весьма строгим и не оставлял места сомнениям в том, что за этим последует: «Видя, что вы не перестаете свирепствовать, я начинаю сожалеть о том, что прежде всегда приписывал ваши проступки неопытности, связанной с тем, что вы еще так молоды; теперь я решился, в меру своих слабых сил, сказать вам всю правду. Я заявляю во всеуслышание, что… вы множите убийства, разжигаете пожары, разрушаете церкви, что вы изгоняете бедняков из их жилищ, что вы уподобляетесь грабителю и разбойнику… Знайте же, что вам недолго оставаться безнаказанным… Я говорю с вами сурово, потому что боюсь, как бы вас не постигла еще более суровая кара».
На этот раз призыв, по-видимому, достиг своей цели и принес плоды. Предоставив своему брату Роберту заканчивать войну в Шампани, заняв Реймс и Шалон, Людовик вернулся во дворец Сите. И по его поведению окружавшие короля люди вскоре поняли, сколь глубокие изменения в нем произошли.
IV
…и святой монах
Я был словно оглушен
Любовью всю мою жизнь.
Но теперь я знаю.
Что это было безумием.
Дорога от Парижа до Сен-Дени была забита сильнее, чем в дни ярмарки; паломники сбивались в кучки; то и дело тяжелым возам с сеном приходилось съезжать на обочину, пропуская какую-нибудь процессию прелатов или баронов, чьи кони в нетерпении переступали на месте, а два послушника, с головы до ног покрытые пылью, кое-как подгоняли вперед стадо овец. По мере приближения к Сен-Дени движение становилось все более оживленным, повозки, нагруженные мешками с мукой, винными бочками, горами овощей, — здесь было собрано все, что только можно было собрать с огородов Иль-де-Франса, и сейчас, в начале июня, овощи пришлось везти издалека, — теснились на подъезде к селению; королевским сержантам, явившимся на подмогу людям из аббатства, стоило немалого труда направлять в нужное русло этот поток людей и скота, и, насколько достигал взгляд, по обеим сторонам дороги раскинулись палатки, которым предстояло на те три дня, которые продлится церемония, стать кровом для оруженосцев, священников и всех тех незначительных людей, кому не хватило места в монастырской гостинице, отведенной для более высоких особ, и в деревенских домах.
Все они тронулись с места ради того, чтобы присутствовать при торжественном открытии хоров новой монастырской церкви Сен-Дени, которое было намечено на воскресенье 11 июня 1144 г. Сияющий аббат Сугерий неутомимо хлопотал, лично встречая знатных гостей и указывая каждому отведенное ему место. Этот маленький худосочный прелат — до того слабый здоровьем, что вечно казалось, будто он стоит одной ногой в могиле — несомненно, принадлежал к числу наиболее выдающихся личностей своей эпохи. Удивительная судьба, которая с отцовской нивы вознесла его до того, что он возглавил королевское аббатство, а впоследствии должна была поставить его и во главе государства, никогда не заставала его врасплох. Точно так же, как и немилость, которую ему пришлось на себе испытывать в течение нескольких лет: он немедленно воспользовался предоставленным ему досугом для того, чтобы энергичнее прежнего взяться за восстановление своей монастырской церкви, и посвятил этому делу все свое время. Он нередко вставал до рассвета, часто допоздна оставался на ногах, и вполне мог сказать о себе, что никогда, даже во время поездок, которые ему приходилось совершать на службе у короля, не позволял себе пренебречь ежедневным богослужением в соответствии с правилами своего ордена. Он был необычайно образованным человеком, и его сочинения изобилуют цитатами из древних авторов, но — и в этом он вполне принадлежит своему времени, — в нем нет ничего от интеллектуала, кабинетного ученого. Сугерий напоминает скорее одного из тех прелатов, которые были вместе с тем и деловыми людьми (и в этом определении нет ничего уничижительного) и которые в Соединенных Штатах или, в наши дни, в странах, недавно ставших христанскими, строят церкви, основывают школы, начинают издавать католическую литературу и т. д. Он сам, с удовольствием, едва уловимо приоткрывающим в нем выскочку, рассказывает о некоторых эпизодах строительства своей монастырской церкви, и в рассказе этого человека перед нами проходит вся его деятельность неутомимого созидателя. Однажды ему сообщили о том, что плотникам пришлось прервать работу из-за отсутствия строительного материала: в монастырских лесах, уже изрядно вырубленных, не осталось дерева для балок необходимой длины. Сугерий немедленно покинул свою келью, обегал вдоль и поперек Ивелинский лес и лично указал лесорубам двенадцать дубов требуемой высоты, которые сами они не сумели найти.
Кроме того, ему, как и многим предпримчивым и неугомонным людям, казалось, всегда сопутствовала удача. Возникли затруднения с перевозкой камня, извлеченного из понтуазских карьеров? Ему сообщали, что местные крестьяне предлагают безвозмездную помощь. Ювелирам потребовались драгоценные камни для большого креста, которым Сугерий задумал украсить алтарь монастырской церкви? Ему преподносили, от имени графа Шампанского, великолепную коллекцию топазов и гранатов. За три дня до торжественного открытия церкви, когда монахи не знали, чем накормить толпу гостей, — в стадах аббатства случилась эпидемия, и много скота пало, — один из братьев-цистерцианцев, подойдя к нему перед самым началом богослужения, сообщил, что к монастырю гонят стадо баранов, дар его ордена по случаю торжественного открытия хоров Сен-Дени.
Толпа зашевелилась, послышались крики, радостные восклицания, извещавшие о прибытии короля и королевы. Да, этот июньский воскресный день был поистине великим днем, поскольку в этот день должно было совершиться и торжество примирения.
Ничто ни в облике, ни в поведении короля Людовика VII не говорило о королевском величии. К изумлению толпы, на нем в этот день не было ни шелковой туники, ни мантии, подбитой горностаем: король был одет в серую рубаху кающегося грешника и обут в простые сандалии; затеряйся он в толпе, его можно было бы принять за обычного паломника, пришедшего поклониться могиле святого Дионисия. Он резко выделялся среди собравшихся сеньоров, своих вассалов, выряженных, как принято было в те времена, в ослепительно яркие одежды; не менее резким был контраст и с епископами в их сверкавших на солнце расшитых золотом митрах. Что касается Алиеноры, то она не упустила случая показаться во всем блеске праздничного наряда, — в парчовом платье и жемчужном венце, — тем более, что подобные случаи при дворе французского короля теперь выпадали ей не часто. В первые годы своего замужества она могла дать
