— А не на общественные ли денежки они позарились? — предположил Откаленко. — Эти их взносы знаете какой круглой суммой выражаются? Если по две тысячи рублей с пайщика?
— Фь-ю-ю! — присвистнул Лосев.
— Ты думаешь, почему люди деньги вносят? — спросил Откаленко.
— Общие расходы: электричество, вода, дороги и прочее.
— А кроме того, они строить помогают. Материалы, транспорт, люди. Это в наше время любых денег стоит. А иначе… Вон мне Борис Борисович сказал: по уставу они должны домик построить за два года, а очередь в магазине за кирпичом для фундамента на три года. Как быть?
— М-да, вздохнул Цветков. — Сами толкаем.
Словом, у Лямкина могло быть с собой сколько угодно денег, — заключил Лосев. — Таким образом, как тут ни крути, а все тянется к этому товариществу «на болоте». Пора, Федор Кузьмич, им заняться. Что-то там, мне кажется, нам светит насчет убийства.
— И гражданин Птицын, видно, оттуда, — вставил Денисов.
— М-да, — задумчиво потер подбородок Цветков и посмотрел на Виктора Анатольевича. — А ты что скажешь?
— Скажу, что действовать надо одновременно, — решительно ответил тот. — И на каком-то этапе, возможно, подключим коллег.
— Ну, правильно, — согласился Цветков. — Сегодня и начнем. — Он посмотрел на Откаленко. — Давай, милый мой, отправляйся в цех этого Лямкина. Узнай только адрес сперва. А завтра домой к нему.
— Ребята уже адреса узнали, — сказал Откаленко. — Это теперь вопрос техники.
— Само собой, — согласился Цветков и обернулся к Лосеву: — А ты завтра с утра действуй, как договорились. Парень тот вдруг да и даст чего.
На следующий день Виталий сразу после завтрака, который, правда, состоялся значительно позже, чем обычно, и протекал, к радости Светки, по-воскресному неторопливо, поехал в самый центр города и не без труда отыскал старенький, горбатый и узкий переулочек. Там некоторые московские семьи жили из поколения в поколение, с незапамятных времен, правда, сейчас чуть просторнее, чем раньше, постепенно прихватывая в темных коммунальных квартирах освобождавшиеся по разным причинам комнаты.
Маленькие подслеповатые домики с мезонинами, балкончиками, булыжная горбатая мостовая с клочьями травы между камней, крошечные, заваленные сейчас грудами золотистой листвы дворики, — словом, чудом уцелевший осколок минувшего века в шумной бензиновой громаде современного города.
В конце концов Виталий отыскал и нужный ему дом, оказавшийся трехэтажным, потемневшим от времени, с чугунными балкончиками, с какой-то давно осыпавшейся лепниной по фасаду, с маленькими мутными оконцами на первом, полуподвальном этаже и на третьем тоже, а вот на втором, явно когда-то «хозяйском», этаже окна были широкие, с красивым переплетом. Двери на фасадной стороне не было.
Виталий зашел в тесный уютный дворик, заваленный, как и все, опавшей золотистой, но местами уже потемневшей листвой, с грустными березами и кленами, кивавшими ему на ветру своими голыми ветвями.
На скамейке возле покосившегося дощатого стола сидели два старика, один в зимной шапке, другой в шляпе, опираясь руками на толстую суковатую палку. Прервав свой, как заметил Виталий, сердитый разговор, они сейчас с любопытством, один с нескрываемым, даже каким-то радостным, другой сдержанно и настороженно, смотрели на незнакомого длинного парня в плаще с растрепанными ветром светлыми волосами, зашедшего в их дворик и чего-то тут ищущего. Заметив их взгляды, Виталий решил побеседовать со стариками. Было полезно собрать хоть какие-нибудь сведения о семье Гриши Сопкина, прежде чем встретиться с ним самим. Да и вообще старики были, кажется, расположены к разговору, а Виталий любил неторопливые, дружеские разговоры с незнакомыми, но симпатичными людьми. А оба старика его чем-то заинтересовали. Виталий еще раз устало и неохотно огляделся, словно, и не рад был, что попал в этот двор, потом достал из кармана сигареты и не спеша направился к скамейке, где сидели старики.
— Доброго здоровья, — сказал он, подходя. — Огонька не найдется случайно?
— Не дымим, — неожиданно звонким фальцетом бодро отозвался румяный, круглолицый старик в очках. — Давно бросили, сынок. Пожить еще охота на этом свете, понимаешь. — И он хохотнул.
— Ну и ладно, — согласился Виталий. — Сам тоже здоровей буду. Зато посижу, если разрешите.
— Отчего же и не разрешить. Милости просим, — прохрипел другой старик, усатый, в темной шляпе, опиравшийся на палку, и посмотрел на Виталия строго, даже чуть подозрительно из-под лохматых бровей. — Неужто устали?
— Устать особо не устал, но, признаться, проискал ваш дом порядком, — усмехнулся Виталий. — Больно уж путаные переулки тут.
— Это точно, что и говорить, — весело подхватил круглолицый старик. — Слава богу, сейчас подшофе не возвращаемся, а то и сами иной раз дорогу не найдем.
— Ты, Сеня, скажешь, — недовольно проворчал старик в шляпе.
— А что? Мало мы, по правде говоря, выпивали? О-хо-хо! И что? Мне вот, если так сказать, за восьмой десяток перевалило. А хоть куда! Пульс даже не прощупывается. А почему? В городе долго не жил, хоть и москвич потомственный. Служба была исключительно на природе, в Сибири. Семнадцать лет и восемь месяцев.
— Ты бы лучше о своей службе помалкивал.
— Это почему такое? — заносчиво ответил круглолицый. — Меня высшие власти туда направили. И ордена давали. А я что, виноват, если уж так спросить? Что велели, то и делал. А сказали «уходи» я и ушел. И партбилет унес в целости. И пенсию вот получаю побольше твоей.
— А людей за что губил? — неуступчиво и сурово спросил другой.
Видно было, что спорили они на эту тему не раз и только что тоже.
— А я не губил. Они сами… Ну, какие условия были, понимать надо.
— Ты газеты, Сеня, читаешь? — неожиданно спросил старик в шляпе, спросил строго и устало, даже как-то сочувственно, по-прежнему тяжело опираясь на палку.
— Ну, читаю, — настороженно ответил круглолицый.
— Телеграмму вчера из Аргентины прочел?
— Ну, не помню. Что такого? — с некоторым облегчением ответил Сеня, ожидавший, видимо, от газеты каких-то более неприятных сообщений.
Виталий невольно попробовал припомнить, что он такое прочел вчера насчет Аргентины, но тоже ничего особого на память не пришло.
— А там писали, — хмуро продолжал старик, — что к суду привлекаются, оказывается, генералы, которые во время недавней диктатуры там у них нарушали права человека и засадили за решетку всего-то несколько тысяч невиновных людей. Уразумел?
— А мне на нее наплевать, на Аргентину твою, — горячо объявил круглолицый Сеня. — И человеку голову не морочь. Он небось по делу пришел. — И, обращаясь к Виталию, спросил: — Вам кого здесь у нас надо-то?
— Да вот Сопкины тут живут. Гриша нужен.
— О, жених твой, Афанасьевич. К нему, выходит, пришли.
Веселый Сеня обращался к своему суровому собеседнику так безмятежно и приятельски, словно и не было у них только что никакого спора.
— Это как же понимать? — улыбнулся Виталий. — Чей Гриша жених?
— Так он за внучкой его ухлестывает, за Галинкой, — ухмыляясь, пояснил Сеня. — Говорят, свадьба скоро.
— Да хватит тебе, балабол, — сердито оборвал его Афанасьевич. — Какая там свадьба, ты что? Я за него и Мурку свою не отдам.
— Вот Муркой своей и командуй, — продолжал веселиться Сеня. — А молодежь ноне никого не спрашивает. Еще спасибо скажи, что жениться надумали.
— А свою бы внучку вы за Гришу отдали? — поинтересовался Виталий.
— Нипочем. Он, понимаешь, парень несамостоятельный. С кем поведется, от того и наберется. Вот и профессия будет папаши, Петра Евграфовича, и нрав его же.
